всегда стремились передвигаться молниеносно. С этой целью они даже пушки часто не брали с собой, а отливали на месте при необходимости. Затмевающий блеск солнца в полдень Мехмет Третий замечательно усвоил уроки своих предшественников на троне Блистательной Порты… Но осмелюсь напомнить, что скорость — не единственное требование к полководцу…

— Баязет Первый учил, что быстрая атака — самое главное! И стал величайшим завоевателем, грозой крестоносцев! И удостоился прозвища Йолдырым-Молниеносный! — блеснул познаниями султан.

— Горько возражать падишаху, но преданность моя не позволяет мне замкнуть уста. Да вспомнит владыка всего мира, что в 1402 году великий Баязет был разгромлен Хромым Тимуром в решающей битве под Анкирой и умер пленником в железной клетке. Как раз потому, что слишком увлекся атакой…

Советники возмущенно загудели: какая наглая бестактность! Мехмет побагровел. Искандар в запальчивости не обратил на это внимания.

— Печальный пример Баязета Йолдырыма учит нас, что нельзя нападать, если для этого нет условий. А войны прошлого свидетельствуют: армия, атакующая через реку или имеющая в тылу водную преграду, очень часто терпит поражение. Скажем, в первой битве Ганнибала с румами при Тицине во время Второй пунической войны Сципион оказался зажат между рекой и карфагенянами — и проиграл…

— Что ты все время приводишь в пример каких-то древних язычников, имена которых никто не знает! Эти битвы были давно, в те сказочные времена, когда джинны в старой бане дротики метали! — грубо перебил анатолийский Осман-бег.

— Хорошо, скажу о других, не столь давних сражениях. В 1378 году татары атаковали русских через реку Вожу, были отброшены к воде и утоплены.

— Ты хвастаешь познаниями в истории, Искандар-паша, тогда назови случаи, которые опровергали бы твои примеры. — вмешался Саадет-Гирей.

«Твой предок Чингиз как-то написал хорезмшаху Мухаммеду: „Ты хотел войны — ты ее получишь“. Получай, царевич!»

— Храбрый потомок крымских ханов прав. В 1380 году русский князь Дмитрий перешел Дон, оставив эту большую реку за спиной, сжег мосты, чтобы отрезать своим полкам путь к отступлению, и наголову разбил ордынского владыку Мамая. Ты об этом хотел напомнить султану, высокочтимый?

— Нет, он имел в виду битву при Гранике, когда Искандар Зулькарнайн атаковал царя персов Дара через реку и победил, — ехидно вставил начальник артиллерии — отуреченный македонец. Он единственный в диване мог поспорить с чауш-пашой в образованности.

Мехмет, хоть и был раздражен, решил проявить объективность и снисходительность:

— Как видишь, Искандар-паша, примеры истории противоречивы. Не буду сравнивать себя с пророком Зулькарнайном,[95] я еще не достиг его могущества. Но почему то, что удалось неверному князю, вдруг не удастся повелителю правоверных? Есть ли у тебя более серьезные доводы против нашего плана?

Султан второй раз применил слово «наш» и, значит, уже считал план своим. В обычных условиях это должно было бы остановить Искандера. Но сейчас ставка была слишком велика, и он, что называется, закусил удила:

— О величайший из обитателей Сераля! Я не утверждаю, что замысел совсем плох! Твоя мудрость и воинские дарования придали ему много достоинств. Но советы членов твоего дивана, за исключением великого визиря, ухудшили качества плана. Осман-бег предложил нападать первыми. Да гяуры молят своих святых, чтобы мы так поступили! Именно на это рассчитано построение их войск. Об этом же свидетельствует весь ход военных действий. Изволь вспомнить, о хондкар!

Авангарды двух армий столкнулись у Керестешской переправы три дня назад. Союзники подошли к Тисе раньше, чем наши передовые отряды, и могли бы без помех форсировать ее и двигаться дальше. Но герцог Маттиас приказал стать на отдых. Два дня они ждали, не нападали на нас, хотя знали, что нам на подмогу идут подкрепления. Эти пополнения прибыли лишь сегодня. Подумать только, неверные не стали затевать серьезного боя, ограничились перестрелкой через реку, дали нам возможность собрать в кулак все силы — ради того только, чтобы не покинуть свои позиции. В чем причина? В том, что гяуры за три дня укрепили свой лагерь, сделали его неприступным!

— Ты что, предлагаешь не вступать в битву, отойти?

— Мы не можем отойти! Это означает отказаться от взятой немалой кровью Егерской крепости, от возможности ударить по врагу всей с трудом собранной силой. О славнейший из турецких владык, ради этой войны ты и себя, и свой народ лишил всех денег. Ты не можешь повторить поход, если уйдешь или если проиграешь битву у Мезекерестеша.

— Каков же твой совет?

— Мой гениальный повелитель расставил войска так, что ничего не надо менять, разве что продвинуть пушки и йени-чери к воде. Следует только отказаться от атаки и ждать, когда христиане перейдут реку сами. Артиллерия и «новое войско» обескровят и остановят их, румелийцы и анатолийцы охватят с флангов. Сипахи будут резервом. Татары ночью пусть отойдут подальше, переправятся через Тису и нападут в удобный момент с тыла. Мой повелитель захватит австрийцев и венгров в кольцо окружения, как Ганнибал румов в битве при Каннах! И тогда сбудется предсказанное Кораном: «Не раз пожалеют неверные, что они не сделались мусульманами!».

— А если гяуры останутся на месте?

— Пусть сидят! Крымская конница отрежет им подвоз продовольствия. У них наемное войско, оно долго не продержится без жалованья и на скудном пайке. Маттиасу придется или атаковать, или отступать без боя…

— Что ж, мы дадим неверным собакам уйти небитыми? — раздраженно спросил великий визирь.

— Выиграть войну без пролития крови — величайшая победа! А отход союзных войск будет означать для них стратегическое поражение. У Маттиаса и Батори, как и у нас, нет денег на продолжение кампании.

— Да ведь эдак они все обозы с собой утащат, а нас оставят без добычи! — завопил румелийский беглербег.

Аргумент оказался решающим. Советники загалдели. Искандар попытался объяснить, что обоз можно попробовать отбить при вражеском отступлении. Но его никто не слушал. Султан и придворные уподобились муэдзину, который вещает, затыкая себе уши.

Когда все, наконец, опомнились и притихли, заговорил командир сипахов:

— Доводы, что привел Искандар-паша, так же применимы к войску правоверных, как к христианам. Моим воинам уже давно не платили жалованья, они не станут сидеть в лагере и ждать ухода неверных с обозом. Многие сипахи даже сейчас не встали в боевые порядки, остались в своих палатках. Их выманит оттуда только обещание легкой добычи…

— Забудь о легкой добыче! И вообще не она главное на войне!

С помощью здравого смысла Искандар старался переубедить военный совет. Но это было равносильно попытке руками остановить горный камнепад.

— О светоч божественной мудрости! Да кто такой этот Искандар, почему ты прощаешь ему все его наглые выходки и слова? Как смеет он утверждать, будто наша доблестная армия не справится с христианским стадом! — возмутился румелийский наместник. Его дружно поддержали почти все советники.

— Ваши головы затуманены мыслями о наживе! — огрызнулся в ответ Искандар. — Из-за алчности вы предлагаете султану самоубийственный план! В конном строю атаковать полевые укрепления! Спрятать артиллерию в тыл, где она ничего не сможет сделать! Убрать подальше от передовой йени-чери, самую лучшую пехоту, которая только и способна штурмовать вражеский лагерь! Все это заранее обрекает нас на разгром!

Опытный интриган, искушенный в словесных дворцовых поединках, Селим-бег глаза зажмурил от удовольствия, нанося чауш-паше смертельный удар.

— Ты осмеливаешься хаять именно те ценнейшие предложения, которые привнес в план битвы сам падишах?! Уж не возомнил ли ты себя лучшим полководцем, чем наш величайший повелитель?

Побледневший Искандар упал ниц перед султаном:

— Прости, о всемилостивейший и великодушнейший! В меру своих скромных способностей я стараюсь