Первый раз я увидел ее погожим летним денечком года четыре тому назад в нашем дворе. Я вывел тогда на прогулку «Тихона Хренникова». Так назвала моя жена длинношерстную болонку белой масти, которую подобрала в январскую стужу у станции метро «Купчино». Забавно, но наш Тихон Хренников, отмытый в трех ваннах, где он попросту спал, обессилев от голода и холода, быстро привык к этой кличке и отзывался и на имя, и на фамилию.

Мы чинно шли с Тихоном но двору, когда я заметил на детской площадке спящую под скамейкой овчарочку. Была она явно не из бродячих. Чепрачной масти, невысокая, очень красивая… И очень похожа на мою первую СРС — Дину. До того похожа, что даже сердце защемило на миг.

Мы сходили с Тихоном в магазин, немного погуляли и двинули обратно. И тут она снова попалась мне на глаза. Незнакомая и чем-то очень знакомая овчарочка стояла у бетонного столба с электролампой на верхушке. А когда мы приблизились, протянула правую лапу. То ли прося милостыню, то ли здороваясь.

С тех пор так и повелось. Каждый день она занимала пост у своего столба к протягивала каждому проходящему лапу. Кто-то приносил ей поесть. Кто-то зазывал в квартиру, «уда она шла охотно, а потом, покормив, выставлял обратно на улицу.

Вскоре выяснилось даже, откуда она взялась, почему облюбовала этот столб напротив наших окон. Привела ее, оказывается, к себе домой соседка по этажу, Нина Егоровна. Привела от железнодорожной станции. И у нее народилось трое щенят. Только все они были утоплены и выброшены в мусорный бак хозяином. А роженица выгнана на улицу.

Как-то Нина Егоровна, таясь от мужа, не знаю уж каким именем, окликнула ее с балкона. И овчарка решила: уходить ей от этого места, от этого столба никак нельзя. А вдруг снова позовут, вдруг пустят обратно?

Однако сосед настрого запретил жене встречаться с найденной ею собакой, буркнув: «Самим жрать нечего, а тут еще эту тварь кормить!» Так мне объяснила сама соседка, когда я ее упрекнул: «Собачка на тебя имеет надежду, а ты, милая, не соизволишь даже подойти да принести хоть хлеба кусок».

Похожая на Дину собака так и продолжала жить у столба. Так и протягивала, стоя на месте, лапу взрослым и детям. И все так же смотрела с грустью и надеждой на заветный балкон. Только теперь уже сомнений не было: не подаяние она собирает, а просится в дом.

Все это неделю или две наблюдала моя жена, Валентина Никитична. А потом тоже позвала бездомную к нам — накормить. Овчарочка, поднявшись с Валей на наш, пятый этаж, и увидев дверь, за которой она родила щенков, подошла к ней и начала быстро царапать передними лапами старую клеенчатую обивку.

Валя кое-как отвлекла ее от этих напрасных попыток и завела в нашу кухню. А потом сказала мне: «Собака-мать хотела увидеть своих детей. Мать есть мать». Безымянная и бездомная незнакомка быстро поела и легла в узеньком нашем коридорчике головой к двери, в ожидании, когда ее станут выпроваживать. И тут моя жена сказала: «Давай, Дон, возьмем ее, а? Она и собой хороша, и смышленая. Все нашему Тихону будет веселей! И нам не мучиться, в окно на ее страдания глядя…»

Так овчарочка покинула свой пост у бетонного осветительного столба. Назвал я ее, с согласия жены, — Дина, так как она все же была редкостно похожа на ту, первую, Дину, с которой я начинал свою работу в уголовном розыске. Словно кто-то там, на самом-самом большом верху, высмотрел все же мой дом и указал ей дорогу…

Новая Дина поминиатюрней прежней. Но той же масти. С небольшой красивой головой и большими выразительными глазами. Первые дни она не верила, что это теперь и ее дом. Приходя с прогулки, продолжала занимать место в прихожей, возле двери. Мы старались как-то развеять это «чемоданное» настроение. Гладили ее, подкармливали кусочками повкусней. Постелили старое ватное детское одеяло, чтобы помягче было исхудалым бокам.

Тихон тоже поддержал нас. Подойдя к Дине, лежащей на подстилке, дружески лизнул ее сперва в ухо, а потом и в глаз. Он даже сделал попытку поиграть с ней. Но она осталась безучастна, не веря все еще в душе, что ее судьба счастливо решена.

Дней через десять мы вчетвером отправились за моей пенсией в сберкассу. Дина на поводке у Вали. Тихон — у меня. Перешли на другую сторону улицы. Дошли до середины длиннющей девятиэтажки. И тут Дина забеспокоилась. А потом легла на асфальт — и ни с места. Я с Тихоном двинулся вперед, подавая ей пример. И никакого результата. Дина упорно отказывалась подняться с тротуара, несмотря на всяческие уговоры.

Пришлось буквально тащить ее за поводок, отдирая от асфальта. Прохожие уже обращали внимание. Валентина Никитична чувствовала себя неловко, могли подумать: увела дамочка у кого-то собаку, а та, умница, не желает идти с лиходейкой.

— Вот что, Валюша, — сказал я, подойдя к ним, — бери поводок Хренникова, и топайте домой. Скорей всего, кто-то уже уводил ее на поводке подальше от дома, а потом бросал. И она испугалась.

Валя, намотав оба поводка на ладонь, сказала:

— Дина, пошли домой!

Надо было видеть, с какой радостью вскочила та на ноги. Завиляла хвостом и с силой потянула поводок и Валю в сторону нашего дома.

Получив пенсию, я подошел к ларькам на углу, где меня ждали Валя, Дина и Тихон Хренников. Я купил всем четверым по мороженому. Только Тихон-привереда отказался есть и отвернул свою мохнатую мордашку в сторону. Ну, как хочешь…

Дина же с удовольствием и наслаждением работала языком, слизывая лакомство, которое держала в руке Валентина Никитична. Две старушки, наблюдая за нами, укоризненно шептали: «Детям есть нечего, а эти богачи собаку мороженым кормят. Когда Валя отошла от них, я угостил Дину остатками мороженого и улыбнулся. Припомнил вдруг напутствие Скорпионыча: «Чтобы вам так на свою пенсию жить, как жили смольнинские начальнички в блокаду…»

Пусть и не так, а все-таки живем. И еще, бог даст, поживем, верно, Дина?…