дала ему возможность любить и защищать каждого, кого Сама возлюбила. Он просил о близких, о родной душе – Она дала ему семью, размером в земной шар. Хосе жаждал поделиться с кем-то своими мыслями, чувствами, поговорить о самом важном – теперь все обращались к нему за советом и ловили каждое его слово. У него никогда не было детей – и он стал отцом. Да еще каким! Крестным отцом пятидесяти восьми детей и целого нового поколения, принявшего крещение и подросшего около его иконы»[236] – так пишет в книге «Иверский избранник» Лариса Гумерова.
Хорошо бы на этом и закончить. Но на этом книга не кончается. Автор продолжает:
«Так Божия Матерь возвысила и возвеличила того, кого всю жизнь не принимали всерьез, считая последним пришельцем, чужаком, отщепенцем».
Автор не раз повторяет, что Хосе был рыцарем. Но ведь рыцарь в первую очередь – воин. В данном случае – воин Христов. И нелишне будет привести первое впечатление автора от знакомства с ним.
«Когда впервые увидела его в нашем храме, захотелось протереть глаза: не показалось ли подобное?
Откуда здесь
Сразу же бросились в глаза его мужественная красота, безупречная элегантность: аккуратно причесан, стрелочки на брюках, куртка и рубашка невиданного покроя.
И все же внешнее отступало на задний план перед ореолом возвышенной и печальной Тайны…
Я увидела Хосе и, наверное, впервые в жизни испытала необъяснимый трепет, даже страх. Ни за что на свете не смогла бы к нему обратиться и что-то такое сказать. Это казалось невероятным, все равно что подойти к Архангелу Гавриилу и спросить, как у него дела.
Страх и робость только усилились, когда я наблюдала перед отъездом Хосе, как он укладывал в футляр свою икону.
Привычная мягкая полуулыбка сошла с лица. Скулы страшно сведены, взгляд мечет молнии. Веки огромных черных глаз опущены, но этот огонь невозможно спрятать. Хосе видел все и за всем зорко следил, словно и впрямь
А с иконой обращался удивительно нежно. Пальцы побелели от напряжения, но все движения отточенно плавны и легки. Я на всю жизнь запомнила его облик в ту минуту: силу и пластику какого-то огромного существа, явно не обыкновенного человека…»[237]
И на этом хорошо бы закончить. Но и на этом книга не кончается.
Избранник Богоматери знал свою судьбу. Он говорил, что мечтает умереть за Христа. В его квартире, среди икон и картин, на стенах гостиной висели эстампы с изображениями средневековых пыток.
13 сентября 1997 года он приехал в Нью-Йорк на крестины, и с глубокой печалью сказал: «Это будет мой последний крестник».
В начале октября икона перестала мироточить и начала плакать.
Той же осенью некто разместил в Интернете информацию о том, что икону украшают драгоценности.
– Теперь мне недолго осталось жить, – сказал Хосе.
13 октября 1997 года он приехал в Афины на всемирную выставку икон. 29 октября посетил Свято- Николаевский храм на острове Андрос. Когда Хосе подошел к фреске молящейся Богородицы, она заплакала.
30 октября ему позвонили и попросили о помощи. Как обычно…
«Тело было обнаружено ранним утром в 806-м номере Гранд-отеля.
С кляпом во рту, с руками и ногами, связанными по всем требованиям профессионального мучительства. Убивали несколько человек, долго пытали, не оставив живого места на лице и на теле. На руках электрические ожоги, на переломанных пальцах – проволока, электроды.
Устав и вконец озверев, сокрушили кости шеи.
Человек в соседнем номере всю ночь слышал стоны, но, парализованный ужасом, никуда не обратился…»[238]
Кто и почему убил Хосе Муньоса-Кортеса, до сих пор так и остается загадкой. Ну не было на иконе драгоценностей, это же невооруженным глазом видно. Собственно, исчез только поминальник Хосе, куда он записывал имена тех, с кем свела его судьба. Исчезла также икона – но это и вообще несерьезно, если говорить о корыстных мотивах: неужели кто-то всерьез вознамерился, как не раз предлагали Хосе, торговать миром?
Нет, ничего на ум не приходит, кроме одного, того самого, что и в Древнем Риме: похули Христа, и останешься цел.
Косвенно о том, что все так и было, говорят следующие факты:
«12 ноября, почти через две недели после убийства, смогли состояться похороны в Джорданвилле, штат Нью-Йорк.
Когда вскрывали пластиковый мешок с телом, разлилось благоухание роз.
Владыка Лавр с благоговением срезал прядь волос.
Люди прикладывали к телу крестики, четки, иконы, обручальные кольца. Все были охвачены небывалой благодатью…
А вот от вида его изломанных, черных рук в гробу добрая знакомая Хосе лишилась чувств.
Руки Хосе выглядели так, будто он остановил ими огненный шар кометы, или же Земной шар, летящий в бездну.
А может, так оно и было на самом деле?
На сороковой день был мороз и ветер, ни одной свечи на панихиде зажечь не удалось. В снегу сами собой вспыхнули две большие свечи и горели на ветру восемь часов».[239]
Иверская Монреальская икона исчезла бесследно.
Интермедия
