лоб.
— Теперь понятно, почему они не спешат с нападением!
Вся бухта внизу была покрыта, точно ковром, палубами. Узкие драккары папуасов толкались, пытаясь маневрировать. В их судорожном копошении чувствовалось, во-первых, отсутствие единого командования, а во-вторых — изрядная нервозность. И причиной этой нервозности было, похоже, именно это светящееся пятно которое приближалось к бухте, а не отдалялось от нее, как показалось сначала Ксенобайту.
И тут до пилотов наконец дошло, что именно они видят.
— Это Джамбейская эскадра! — удивленно крикнул Бармалей. — Они заперли их в бухте! Шиш этому чуду в перьях, а не подкрепление!
Не сговариваясь, оба дракона заложили вираж. Позиция у них была выгодная, они шли со стороны суши, в то время как все внимание папуасов было приковано к морю. Две тугих струи вязкого, точно напалм, драконьего пламени чиркнули по палубам...
Море горело. Папуасский флот набился достаточно тесно, чтобы пожар перекидывался с корабля на корабль. При виде красного дракона (после открытия боевых действий маскировка, естественно, слетела) папуасы с испуганными воплями бросились врассыпную. Некоторые с тихим хлопком исчезали: отключались от игры. Задние корабли пытались протолкаться в море, поджигая передние и вытесняя их прямо на озлобленных джамбейцев.
Слегка оправившись, папуасы попытались дать отпор. С палуб поднялась целая туча стрел, копий, бумерангов — всего, что можно было швырнуть в летящего противника. Но, по большому счету, было поздно. Джамбейская эскадра, заметив неожиданное подкрепление и воспользовавшись неразберихой, перешла в наступление, запустив вперед с десяток брандеров...
Воистину грандиозная флотилия Черного континента буквально горела как свеча. А Бармалей с Ксенобайтом уже летели обратно, к южному побережью, на этот раз — напрямик. Никто не потрудился преследовать их: у папуасов и так забот хватало...
***
— Ну что, нашли?!
— Нашли, нашли, — устало отмахнулась Мелисса. — Помоги... Гадость какая...
Бармалей охнул... Минуту назад они приземлились на небольшой утес, где Внучка с Мелиссой ждали эвакуации. Их часть работы прошла тихо — быть может, как раз благодаря переполоху в северной бухте. Стоило драконам приземлиться, как из кустов выскочила Мелисса. Удостоверившись, что это «свои», она вернулась в кусты, чтобы помочь Внучке вытащить их находку.
Точнее — помочь находке выйти. При виде массивного неуклюжего тела даже привычный ко всяким гадостям Ксенобайт втянул голову в плечи.
Красный кафтан деда Мороза был вымазан грязью, порван и в нескольких местах пропален. Некогда жизнерадостный толстячок, сейчас он казался раздувшимся утопленником. Но, что самое страшное, у него не было головы. Вместо нее из воротника торчала тыква. В тыкве было проделано отверстие, через которое была пропущена веревка, обмотанная поперек груди, подмышками у бывшего Санта-Клауса. Он медленно брел, спотыкаясь и ощупывая воздух перед собой пухлыми пальцами...
— Готично, — сглотнув, признал Ксенобайт. — А... чего это он... так?!
— Откуда я знаю?! — рявкнула Внучка, в голосе которой послышались истерические нотки. — Я его оживила... а он... ну — вот!
— А тыква зачем? У нас вроде как Новый год, а не Хэллоуин...
— Ну, — смутилась Внучка. — Как протез, что ли... Осторожно, дедушка! Вот сюда... Сюда... Скоро все будет хорошо, и голову тебе вернем, и шапочку...
Боту было явно очень нехорошо. Он и так уже перенес массу событий, на которые попросту не был рассчитан. Сложно сказать, что им теперь управляло, но то, что шарики у него за ролики заехали всерьез, было видно сразу.
После небольшой заминки (Мелисса наотрез отказывалась лететь одним экипажем с этим «рождественским зомби») и Мелисса, и Внучка устроились позади Бармалея на спине Самума. Ксенобайт, который ни за что бы не признался, что и его от такого соседства пробивает абсолютно мистическая жуть, в конечном итоге примотал своего страшного пассажира поперек шеи Комиссара, как мешок.
На обратном пути они сделали круг над морским побоищем в Северной Бухте. Кажется, Джамбейская эскадра полегла полностью, но и флот Черного континента перестал существовать.
— И что теперь? — устало спросила Мелисса, когда оба дракона приземлились на площади за Северными воротами Бермундии. — Зачем было все... это?
— Теперь, — бесцветным голосом буркнул Ксенобайт, — я, как и обещал, пойду драться с курицей.
— Ксен, ладно тебе. Не дури. Рассказывай, что задумал?
Программист только отмахнулся.
— Слишком долго... Если я прав, все будет в порядке. Если нет... Ну, тогда посмотрим.
Осаждающие упрямо сидели под стенами города. По всему было видно, что затея им уже порядком надоела. Вести о разбитом флоте, похоже, уже до них дошли. Судя по всему, еще чуть-чуть — и осада прекратилась бы сама собой...
— Эй, голозадый! — крикнул Ксенобайт со стены. — Разговор есть... Хочешь еще одно пари? Давай один на один, ты со своей курицей и я... ну, тоже с питомцем.
Вождь папуасов хмуро уставился на программиста.
— Валяй... Все равно скукотища.
Ксенобайт решительно двинулся к воротам. Удивительно: папуасы настолько впали в меланхолию, что даже не попытались проскользнуть за ворота, когда они приоткрылись. Все с вялым интересом наблюдали за программистом и плетущейся за ним громоздкой фигурой, замотанной в мешковину.
— Ну и что это? — с некоторым любопытством спросил вождь. — Ручной огр?
Ксенобайт, на удивление, даже не стал выпендриваться. Он просто стянул мешок с мертвого Деда Мороза. Вокруг дружно охнули. Кто с отвращением, кто с удивлением. А дальше начался, как потом охарактеризовала сцену Мелисса, «полный авангард».
Вождь папуасов, пожав плечами, повелительно взмахнул рукой, посылая курицу в атаку. Санта-Клаус неожиданно захрипел. Вытянув, в лучших традициях ужастиков, руки со скрюченными пальцами перед собой, он сделал неуверенный шаг в сторону саней. Из-под тыквы доносился отвратительный сипящий звук, но, что самое страшное, отрубленная голова на копье вдруг встрепенулась и открыла глаза. Обведя поляну мутным взором, голова открыла рот и захрипела:
— Это мое... отдай... Хо... Хо... Хо...
Что бы там ни говорили, нервы есть у всех. Были они и у вождя. Неожиданно тонко взвизгнув, он испуганно отбросил свой страшный жезл. Потом заверещал, обращаясь к курице:
— Сожри его! Сожри! Фас!
Но с курицей, похоже, тоже творилось неладное. Она мелко тряслась, подпрыгивая и трепеща выгнутыми за спину крыльями. Вдруг она запрокинула голову и издала пронзительный, ни на что не похожий скрип, эдакое продленное во времени куриное кудахтанье. Потом, пригнув голову к земле, устремила взгляд налитых кровью глаз в сторону вождя.
— Мое... Мое... — растягивая гласные, с интонациями деревенского дебила стонал Санта, протягивая скрюченные пальцы к валяющейся в пыли голове. — С Но-о-овым... Хо. Хо. Хо. С Но-о-овым... год-о- одом...
Курица остервенело рвала на клочки тело бывшего вождя папуасов. Его башибузуки с суеверным ужасом наблюдали за этим побоищем. Один из них уркнул: «Меня сейчас стошнит» и застыл — вышел из игры. Санта-Клаус тупо пытался приладить гримасничающую голову поверх тыквы.
Ксенобайт взирал на весь этот паноптикум с равнодушной усталостью, ссутулившись и засунув руки в карманы. Развернувшись, он медленно побрел обратно к воротам, всем своим видом показывая, что тут ему
