“А дорогу расспросил?”
“Я, Павел Иванович, изволите видеть, так как всё хлопотал около коляски, так оно-с… генеральского конюха только видел… А Петрушка расспрашивал у кучера”.
“Вот и дурак! На Петрушку, сказано, не полагаться: Петрушка-бревно”.
“Ведь тут не мудрость какая”, сказал Петрушка, глядя искоса: “окроме того, что, спустясь с горы, взять попрямей, ничего больше и нет”.
“А ты окроме сивухи ничего больше, чай, и в рот не брал. Чай, и теперь налимонился?”
Увидя, что речь повернула вона в какую сторону, Петрушка закрутил только носом. Хотел он было сказать, что даже и не пробовал, да уж как-то и самому стало стыдно.
“В коляске-с хорошо-с ехать”, сказал Селифан, оборотившись.
“Что?”
“Говорю, Павел Иванович, что в коляске де вашей милости хорошо-с ехать, получше-с как в бричке, не трясет”.
“Пошел, пошел! Тебя ведь не спрашивают об этом”.
Селифан хлыснул слегка бичом по крутым бокам лошадей и поворотил речь к Петрушке: [Далее начато: Слышь, полковник мужика] “Слышь, мужика Кошкарев барин одел, говорят, как немца; поодаль и не распознаешь: выступает по журавлиному, как немец. И на бабе не то, чтобы платок как: бывает [а. Как в тексте; б. платок повязуют] пирогом или кокошник на голове, а немецкой капор такой, как немки ходят, знашь, [немки, знашь, ходят] в капорах, — так капор [теперь] называется, знашь, капор. Немецкой такой капор”.
“А тебя как бы нарядить немцем да в капор”, сказал Петрушка, острясь над [Далее начато: смыслом] Селифаном и ухмыльнувшись. Но что за рожа вышла от этой усмешки! И подобья не было на усмешку, а точно как бы человек, доставши себе в нос насморк и силясь при насморке чихнуть, не чихнул, но так и остался в положенья человека, собирающегося чихнуть.
Чичиков заглянул из-под низа ему в рожу, желая знать, что там делается, и сказал: “Хорош! а еще воображает, что красавец!” Надобно сказать, что Павел Иванович был сурьезно уверен в том, что Петрушка влюблен в красоту свою, тогда как последний временами позабывал, есть ли у него даже вовсе рожа.
“Вот как бы догадались было, Павел Иванович”, сказал Селифан, оборотившися с козел: “чтобы выпросить у Андрея Ивановича другого коня, в обмен на чубарого; он бы, по дружественному расположению к вам, не отказал бы, а это конь-с, [а. Как в тексте; б. это конь] право, подлец-лошадь и помеха”.
“Пошел, пошел, не болтай”, сказал Чичиков и про себя подумал: “в самом деле, напрасно я не догадался”.
Легким ходом неслась тем временем легкая на ходу коляска. Легко подымалась и вверх, хотя подчас и неровна была дорога; легко опускалась и под гору, хотя и без конца были спуски проселочных дорог. С горы спустились [Вместо “Легким ходом ~ спустились” между строк карандашом исправлено: Коляска тем временем спускалась с горы.]. Дорога шла лугами через извивы реки, мимо мельниц. Вдали [Далее начато: осиновые рощи] выступали картинно одна, из-за другой осиновые рощи. Вблизи же пролетали быстро кусты лоз, тонкие ольхи и серебристые тополи, ударявшие ветвями: ] сидевших на козлах Селифана и Петрушку. С последнего ежеминутно сбрасывали они картуз. Суровый служитель <со>скакивал с козел, бранил глупое дерево и хозяина, который насадил его, но привязать картуза или даже придержать рукою не догадался, всё надеясь на то, что авось дальше не случится. Деревья же становились гуще: [а. Как в тексте; б. становились чаще и выше] к осинам и ольхам начала присоединяться береза, и скоро образовалась вокруг лесная гущина. Свет солнца сокрылся. Затемнели сосны и ели. Непробудный мрак бесконечного леса сгущался и, казалось, готовился превратиться в ночь. [Вместо “Непробудный ~ в ночь”: а. Всё, казалось, готовилось превратиться в ночь; б. Начато: Лес] И вдруг промеж дерев свет. Там и там промеж ветвей и пней, точно живое серебро или зеркала. Лес стал освещаться, деревья редеть, послышались крики — и вдруг перед ними озеро. Водная равнина версты [Далее начато: в окружно<сти>] четыре в поперечнике, вокруг дерева, позади их избы. Человек 20, по пояс, по плеча и по горло в воде, тянули к супротивному берегу невод. Посреди их плавал проворно, кричал и хлопотал за всех человек, почти такой же меры в вышину, как и в толщину, круглый кругом, точный арбуз. [хлопотал за всех почти круглый человек похожий на арбуз] По причине толщины, он уже не мог ни в каком случае потонуть и как бы ни кувыркался, желая нырнуть, вода бы его всё выносила на верх; и если бы село к нему на спину еще двое человек, он бы, как упрямый пузырь, остался с ними на верхушке воды, слегка только [воды, и только бы слегка] под ними покряхтывая да пуская носом и ртом пузыри.
“Этот, Павел Иванович”, сказал Селифан, оборотясь с козел: “должен быть барин, полковник Кошкарев”.
“Отчего?”
“Оттого, что тело у него, изволите видеть, побелей, чем у других, и дородство почтительное, как у барина”.
Крики между тем становились явственней.
Скороговоркой и звонко выкрикивал барин-арбуз: “Передавай, передавай, Денис, Козьме. Козьма, бери хвост у Дениса! Фома большой, напирай туды жа, где и Фома меньшой. Заходи справа, справа заходи. Стой, стой, чорт вас побери обоих. Запутали меня самого в невод! Зацепили, говорю, проклятые, зацепили за пуп!”
Влачители правого крыла остановились, увидя, что действительно случилась непредвиденная оказия: и барин запутался в сети.
“Вишь ты”, сказал Селифан Петрушке: “потащили барина, как рыбу”.
Барин барахтался [а. Как в тексте; б. Арбуз барахтался] и, желая выпутаться, перевернулся на. спину, [перевернулся на другую сторону] брюхом вверх, [Далее начато: что и запутыва<ло>] запутавшись еще в сетку, как в летнее жаркое время в сквозную тюлевую перчатку на дамской ручке. [как дамская ручка в сквозную тюлевую перчатку] Боясь оборвать сеть, плыл он вместе с пойманною рыбою, приказавши себя перехватить только впоперек веревкой. Перевязавши его веревкой, бросили конец ее на берег. Человек с двадцать рыбаков, стоявших на берегу, подхватили конец и стали бережно тащить его. Добравшись до мелкого места, барин стал на ноги, покрытый клетками сети, как в летнее время дамская
