– Ну-ка, колись без понтов, раз уж всем ведомо, – подхватила Ляля.
– А что? Мне понтоваться нет резону, пойду на полную [50], – самодовольно улыбнулся Тыхтун. – Есть в городе один жавер [51], пыженый-препыженый [52], важный, что твоя водокачка. Профессором он служит, в университете фраерам фуфло толкает [53], в общем, фусан безвредный [54]…Так вот, были у него бегунки рыжие, «Буре» 96-й пробы [55], весьма всем известные, потому как дарственную надпись тому фусану на них накрапали [56]. Позавчерась, значит, пошел наш фусан по улице лавировать [57], так, без дела шалавится себе, по витринам лупетками [58] рыскает. Подкатил я к нему втихую, снял бегунки, тувиль [59] прихватил, ну и – ходу!
К вечеру вся округа знала, что ушли бегунки знаменитые, поминай как звали. Наутро Ромка-Ветошь, поддужный мой, бает, что, мол, некий гешефтмахер кредитный [60] желает купить эти самые фартовые бегунки. Делец тот – круглый андрот [61] , декча [62] ботвой набита под завязку.
Натумкал я его обзетить [63]. Послал Ветоша к барыгам купить схожий товар. Притаранил Ромка бегунки в самый цвет [64] – те же «Буре», только рыжие сверху, а внутри – рондоль [65]. Понеслись мы к Карпычу, ну, граверу. Старый хорек слепил надпись в ажуре, не отличишь. Прихилял [66] я к гешефтмахеру, говорю: вот, мол, дядя, бегунки! Зекнул [67] фраер опилочный, дарственную прочел. Все верно: «Профессору Бессонову к юбилею». Дал, скотц [68], полцены, да и на том спасибо. А законные бегунки [69] мы нынче блатокаину смыли [70]. Так что в союзе с пенезами андрота они, почитай, за новые пошли.
Компания залилась смехом.
– Нажил ты себе лашлу [71], – заключила Ляля.
– Плевать, – отмахнулся Тыхтун. – Не достанет.
– А он очень кредитный, твой андрот? – спросил Филька. – Барахла-то на бате много [72]?
– Довольно, – кивнул Тыхтун. – Однако ж, и псары там – что твой телок, да и брешут во всю Ивановскую.
– Филя! – Володька-Умник предостерегающе стрельнул глазами в сторону девушек. – Нам и без того форсу [73] хватает.
– Законно, – перехватив взгляд Заварзина, бросил Тыхтун и обратился к Вале и Зине: – Давайте-ка, милашки, я покажу вам один хитрый пасьянс!
Он освободил место на столе и вытащил колоду карт. Филька подсел к расхлябанному пианино. Еще до революции он успел получить домашнее воспитание, потому неплохо освоил инструмент. Музыкант уже взял «для разогреву» несколько аккордов, как во дворе залаял сторожевой пес.
– Свои, – успокоила гостей Ляля. – Мой Бишка на легавых по-особенному брехать приучен.
Она поднялась и пошла отворять.
Через минуту в горницу входил Климка-Чиж, начинающий пятнадцатилетний карманник.
– Привет вольной шараге! [74] – снимая картуз, воскликнул непрошеный визитер.
– Чего завалился-то, босяк? [75] – сурово справилась Ляля. – Не место тебе здесь.
– Извиняйте, почтенная Ляля Захар-на, – поклонился Чиж. – Дельце у меня…
– Тебе кто нафокал [76], бажбан [77] , что мы тут? – подпрыгнул со стула Тыхтун.
– …Персона очень важная, от Гимназиста, счас заскочит, просил предупредить, – выдохнул Чиж.
Ляля перемигнулась с Тыхтуном и подтолкнула Чижа к двери:
– Ладно уж, шкондыляй отсюда. И поднатужься мою хазовку засоптить [78].
Она проводила посыльного и вернулась к гостям.
– Кому насвистели про ангишвану? [79] – строго спросила Ляля.
Девицы испуганно молчали, молодые налетчики забожились «варнацкой честью» [80], что никому о вечеринке не рассказывали.
– Я Блестящему трекнул, – объяснил Тыхтун. – Он – мой законный киней [81], ссученному не ляпнет.
– Блестящий не ляпнет, – согласилась Ляля. – Выходит, свой на огонек бежит.
Она посмотрела на девиц:
– Ну, а вы что зашухерились, будто урны? [82] Не в клюкве пред патлатым жметесь [83]. Филя, держи мазу, слабай забавам на пьендросе! [84]
– Момент! – весело кивнул Музыкант и ударил по клавишам. – Эх, пошли работнички да по ступенькам! [85] – Он кивнул Вале и Зине: – Что лабухнуть [86] прикажете, принцессочки?
– Веселенькое! – пискнула Валя.
– Веселенькое? Разудаленькое?.. А вот хотя бы прямо в цвет:
Филька проглотил рюмку портвейна и готов был продолжить, как в оконце вновь постучали. Ляля вышла встречать гостя.
Послышался ее удивленный возглас, и вскоре перед компанией предстал улыбающийся Фрол.
– У-у, знатный варнат! [89] – протянул он.
– Так это ты, Федя, тубан учинил? [90] – покачал головой Тыхтун.
– Ну, послал собачку [91] срисовать, чем на вашей малине пахнет, – пожал плечами Фрол.
Он подошел к каждому мужчине и подал руку [92]. Здороваясь с Тыхтуном, Федька кивнул на карты:
– Талан на майдан [93], Коля! Никак с бабами в стирке мечешь? [94] Стареешь, кореш.
– Баловство, – поморщился Тыхтун.
Компания дружно рассмеялась.
– Прошу к столу, Феденька, – хлопотала вокруг Фрола Ляля. – Притомился, небось, с дороги-то?
– А кто тебе набаял, что я с дороги? – сощурился Фрол.
– Как же, почитай, с месяц ни слуху, ни духу. Видать, в кочевку подался.
– Каждый свой интерес имеет, – принимая из рук Ляли стопку водки, проговорил Федька. – Мне по душе дороги дальние, людишки новые. Что в городе-то творится?
