информацией с органами других губерний только-только налаживается.

– Я помню разгром и поджоги полицейских участков, – кивнул Андрей. – Пожалуй, никакие неприятельские бастионы не брали с таким воодушевлением и решимостью.

– Так точно, все тогда думали, будто разгром полицейских участков и отделений – уничтожение ненавистных символов самодержавия, а оказалось, что разгром учинили уголовники и осведомители «охранки». Ко всему прочему, в губернском угро слабовато с техникой и подготовленными кадрами. Агенты и уполномоченные – зачастую темные люди, малограмотные и наивные. Не скрою, я и сам не Шерлоком Холмсом родился, – до революции-то в мастерской кувалдой махал, однако за шесть лет кое в чем навострился. Литературу опять же изучаю, перенимаю опыт специалистов. Наш Деревянников, к примеру, – весьма интересный дед, настоящий профессор экспертизы и розыска.

– Как же вы управляетесь без картотеки, техники и подготовленных кадров? – Андрей в удивлении развел руками.

– По старинке пользуемся опытом времен гражданской – устраиваем облавы. Берем урок пачками на хазах и малинах, доставляем в отдел, а там уж разбираемся. Кто с оружием попадается, кто с ворованным барахлом, кто-то и вовсе находится в розыске.

Как говорит Деревянников: «Способ малоэффективный». В последние годы нам приказано строго следовать законности. Это раньше, в годы гражданской, попался некий субчик, с виду – шкура [43] и бандит, так и волоки его к стенке! Разговор был короткий. А нынче необходимо сперва доказать вину, передать дело в суд, а уж там решат, какой приговор объявлять.

– Прежде-то легче было? – ухмыльнулся Андрей.

– Для отчета – да. И для дураков безразборных тоже. А только судить и карать нужно по закону!

Непецин взглянул на часы и, извинившись, начал собираться.

– Ну, счастливо оставаться, товарищ Рябинин, пора мне, – разгоняя складки гимнастерки, сказал он.

– Всего доброго. Заходите на неделе, может, у меня вопросы появятся, – попросил Андрей.

– Непременно загляну.

Второй вечер, забыв об отдыхе и сне, Рябинин сидел над документами. Сегодня, вооружившись карандашом и тетрадью для заметок, он изучал брошюру Деревянникова:

«…Устранение самодержавия в России повлекло за собой естественное ослабление власти, – писал старый эксперт. – Десятилетиями отлаженный механизм работы полицейских органов, прокурорского надзора и суда сменился бездействием и попустительством. Идя навстречу требованиям широкой демократической общественности, Временное правительство объявило широкую амнистию, под действие которой попали не только политзаключенные, ссыльные и каторжане, но и масса уголовных элементов. Обретя свободу, последние не преминули вернуться к своим привычным занятиям – воровству, грабежу, разбойным нападениям и всевозможным видам мошенничества.

Уже к лету 1917 года размах криминальной стихии приобрел невиданные размеры. В отличие от царских времен, в преступной среде произошли значительные изменения. Во-первых, явственно замечалось ее количественное увеличение. Уголовный мир с распростертыми объятьями принимал бывших офицеров и солдат императорской армии, представителей дворянства, мещанства и буржуазии. Во-вторых, налицо была стремительная концентрация преступности, выразившаяся в укрупнении банд и шаек, усилении их корпоративности и установлении между ними более или менее постоянных связей.

В 1918 году вышеуказанные процессы продолжались, но наблюдалась и третья характерная тенденция – ужесточение градации внутри криминальных сообществ. Выразилось сие в том, что главари шаек и банд и их ближайшие подручные замыкались в особую руководящую группу, можно сказать, высшую касту, недоступную при решении наиболее важных вопросов для низших членов уголовных организаций. Причина тому была в достаточно высоком профессионализме „старорежимных“ опытных преступников (варнаков) и смыкании их с представителями дворянства и буржуазии, по тем или иным причинам попавшим в криминальную среду. Последние, в силу происхождения, специфики воспитания и образования, тяготели к корпоративности и привычному возвышению над „темной“ массой подчиненных. Избыток „преступных кадров“ позволял главарям отойти от наиболее черной работы, оставляя за собой право руководства, распределения добычи и контактов с союзниками. Следующим, четвертым изменением в криминальном мире было его существенное омоложение за счет миллионов беспризорных детей. Добывая средства к пропитанию, подростки нередко шли на преступления. Пользуясь безнаказанностью, шайки малолетних воров частенько прибегали даже к насилию. Наконец, пятое, и последнее, – формирование Закона в криминальной среде. Некоторые его положения достались в наследство от уголовников царской России (кодекс „Варнацкой чести“, суд над нарушителями и наказание („правилка“), обязанность платить карточные долги, знание жаргона, уголовная „специальность“).

Однако утвердились и новые, более жесткие правила: запрет членам „братства“ заниматься каким-либо общественным трудом и иметь семью. Закон укрепил „кастовость“ главарей (варнаков, паханов, атаманов, авторитетов), сделал преступное ремесло более эффективным и менее уязвимым для органов правопорядка.

Далее необходимо отметить и такие особенности, как то: политизация части уголовной среды (настоящая и мнимая, в угоду интересам) и криминализация некоторых политических организаций (в основном анархических); повышение интеллектуального и образовательного уровня ряда категорий преступников; явный интерес уголовников к богеме и наоборот.

В обстановке начавшейся гражданской войны криминальный мир особенно расцвел. К известной широкой публике карте фронтов, подконтрольных „красных“ и „белых“ территорий уместно добавить еще и карту крупных криминальных зон, превращавшихся порой в новоявленные „пиратские республики“. Подобно флибустьерской Ямайке, Калабрии или Тортуге, регионы Северного Причерноморья, Украины, Крыма, городов Ростова и Одессы долгое время в немалой степени контролировались бандитами и ворами.

К лету 1918 года весьма разнообразная криминальная Россия условно разделилась на две большие части: „Россию бандитскую“ (провинциальную, уездную, разбойную по своей сути) и „Россию жиганскую“ (городскую, воровскую).

Будучи специалистом в области криминалистики, автор не хотел бы останавливаться на политическом бандитизме, считая целесообразным обратиться к бандитизму криминальному по своей природе и направленности.

Психологической основой для разгула уголовного бандитизма явилось, как думается, исконно русское бунтарство. Социальным же условием надобно считать ослабление власти, выразившееся во вседозволенности и усилении фактора вооруженной силы. Бандитизм концентрировался вокруг местных (уездных, волостных) уголовных авторитетов, а также людей решительных и беспринципных.

Кроме того, необходимо отметить такой факт, как поддержка бандитских организаций частью местного населения. И объяснять сие только страхом перед преступниками было бы не вполне справедливо. Иногда жители видели в бандитах единственную реальную силу по поддержанию в волости или уезде хоть какого-то порядка. Известны примеры превращения отдельных районов в довольно слаженные криминально- экономические сообщества, где местное население (в большинстве своем крестьянское) оказывало бандитам продовольственную, транспортную (лошадьми), кадровую (новобранцами) и моральную поддержку в обмен на номинальную охрану, сбыт через бандитские связи сельскохозяйственной и кустарной продукции.

Так, несознательное крестьянство, выступавшее против продразверстки, видело защиту от нее в лице местных бандитов. Уголовные элементы умело пользовались подобными настроениями для укрепления и расширения своего контроля над сельскими территориями. Уже в конце 1918 года в нашей губернии действовало около дюжины крупных и трех десятков мелких банд. Наиболее серьезными были формирования атамана Каратаева (более 200 сабель) в Торжецком уезде и „батьки Сокола“ (100 человек) под Имретьевском. Промышлявшая грабежом поездов и поборами с крестьян банда Каратаева имела прочные связи с воровской средой Торжца, удачно сбывала награбленное в соседних губерниях. Несмотря на разгром „Каратаевского братства“ в 1921-м, остатки его все еще сохранились в уезде. Преемник расстрелянного атамана, Мирон Скоков с небольшой группой скрывается в лесах. И по сей день в уезде бытует поговорка: „Торжец – всем ворам отец“, что напоминает нам о необходимости продолжения работы