СМЕРТНЫЕ МОГУТ НАДЕЯТЬСЯ НА СМЕРТЬ ИЛИ ИЗБАВЛЕНИЕ. ТЕБЕ НАДЕЯТЬСЯ НЕ НА ЧТО.

РАЗВЕ ЧТО НА МИЛОСТЬ АДА.

– Неужто?

ШУТКА. ПРОСТО ШУТКА.

– Тьфу, – сказал Кроули.

– …и как известно всем заядлым садоводам без исключения, они хитрые малые, эти тибетцы. Не успеешь оглянуться – сразу тебе пророют туннель прямо через бегонии. Их можно отвлечь чашкой чая с прогорклым ячьим маслом, думаю, его можно найти в любом хорошем…

Уиии… Взззз… Конец программы пропал в хаосе помех.

Кроули выключил радио и закусил губу. Под слоем пепла и сажи лицо его было очень усталым, очень бледным и очень испуганным.

И вдруг на нем появилось выражение крайней ярости. Вот, значит, как с тобой разговаривают. Как будто ты – фикус, который вдруг стал ронять листья прямо на ковер.

А потом он свернул за угол, предполагая, что по объездной дороге он доберется до М25, откуда махнет напрямую в Оксфордшир по М40.

Однако с М25 что-то случилось. На нее можно было смотреть только искоса, а если смотреть прямо – начинали болеть глаза.

Над местом, где раньше была Лондонская кольцевая автомобильная дорога М25, висел, словно облако, гулкий напев, ритмичный шум, слагавшийся из многих отдельных звуков: сигналов машин, рева моторов, завываний сирен, нудного писка сотовых телефонов и воя младенцев, навечно попавших в плен ремней безопасности на задних сиденьях. «Слава Великому Зверю, Пожирателю Миров», без конца говорилось в этом напеве на тайном языке Черных Жрецов древнего Мю.

Чудовищный знак «одегра», думал Кроули, развернув машину и направляясь к Северной кольцевой. Я это сделал – моя вина. Могло ведь быть просто еще одно шоссе. Безусловно, хорошая работа, но стоило ли того? Все вырвалось из-под контроля. Ни Небеса, ни Преисподняя уже ничего не могут с этим поделать, вся планета – словно страна третьего мира, заполучившая, наконец, ту самую Бомбу…

А потом он вдруг улыбнулся. И щелкнул пальцами. Из глаз у него сами собой выросли темные очки. Пепел исчез с его лица и костюма.

Какого черта! Если пришел конец, так встретим его стильно!

И, тихонько насвистывая, он взялся за руль.

Они летели по внешней полосе шоссе, словно ангелы на крыльях гибели, что было весьма близко к истине.

На самом деле нельзя сказать, что они сильно торопились. Четверо из них держались точно на скорости в сто семьдесят километров в час, так, словно они были уверены, что без них все равно не начнут. И они были правы. В их распоряжении было сколько угодно времени – точнее, ровно столько, сколько оставалось.

И сразу за ними ехали еще четверо: Большой Тед, Жирняк, Боров и Скунс.

Настроение у них было приподнятое. Вот теперь они были настоящие Ангелы Ада и неслись вперед в полной тишине.

То есть вокруг – и они это знали – бушевала буря, ревели машины, выл ветер и хлестал дождь. Но за Всадниками была полоса тишины, мертвой и чистой тишины. Ну, почти чистой. Но абсолютно мертвой.

Тишину нарушил голос Борова.

– Так ты кто будешь? – хрипло проорал он.

– Чего?

– Я говорю, ты кто…

– Я слышал, чего ты сказал. Мало ли чего ты сказал. Все слышали, чего ты сказал. В каком смысле, вот чего?

Боров пожалел, что не уделил Книге Откровения должного внимания.

Если бы он знал, что попадет в нее, он читал бы с гораздо большим интересом.

– В смысле, это они – Четыре Всадника Покалипсиса, правильно?

– Байкера, – сказал Жирняк.

– Ладно. Четыре Байкера Покалипсиса. Война, Голод, Смерть, и этот еще… как его? Грязнение.

– Ну и чего?

– Так они сказали, что типа не против, если мы с ними поедем, так?

– И чего?

– Значит, мы еще другие Четыре Всад… то есть, Байкера Покалипсиса. Так мы тогда кто?

Пауза. Мимо мелькали фары машин на встречной полосе, и им вторили молнии среди туч, и тишина была близка к абсолютной.

– Может, я тоже буду Война? – спросил Большой Тед.

– Да не можешь ты быть Война. Как ты можешь быть Война? Война – это вон она. А ты должен быть чего-то другое.

Лицо Большого Теда скривилось от мыслительного усилия.

– ТТП, – сказал он, наконец. – Я буду Тяжкие Телесные Повреждения. Это я. А вы кто будете?

– Может, я буду Падаль? – предположил Скунс. – Или Нескромные Личные Вопросы?

– Падаль нельзя, – сказал Тяжкие Телесные Повреждения. – Этот уже застолбил, Сгрязнение который. А вот другое – это пожалуйста.

Они ехали в тишине и темноте, и впереди виднелись только красные огоньки задних фар на четырех байках в сотне метров впереди.

Тяжкие Телесные Повреждения, Нескромные Личные Вопросы, Боров и Жирняк.

– Хочу Жестокое Обращение с Животными, – сказал Жирняк.

Боров попытался сообразить, что имел в виду Жирняк: что он за такое обращение или против. Не то, чтобы это имело какое-либо значение.

Пришла очередь Борова.

– Я, это… Я, наверно, вот кто буду: Автоответчики. Хуже не бывает, – сказал он.

– Чего это – Автоответчик? Нашел тоже, имечко для Байкера Покалибзиса – Автоответчик! Идиот, в натуре.

– Сам идиот, – Боров был уязвлен до глубины души. – Это все равно что Война, Голод, и прочее. Еще одна гадость в жизни, разве нет? Автоответчики. Ненавижу эти гребаные автоответчики.

– Я тоже ненавижу автоответчики, – сказал Жестокое Обращение с Животными.

– А ты заткнись! – рявкнул ТТП.

– А давайте, я себя поменяю, – вдруг встрял Нескромные Личные Вопросы, напряженно думавший все время с момента своей последней фразы. – Я хочу быть Все Равно Не Работает, Даже Если Пнуть