Леди Рэмкин наградила его сияющей улыбкой.
– Большинство людей хотели бы это знать, – сказала она.
Она перегнулась через стол и коснулась его руки.
– Ваши солдаты думают, что вы нуждаетесь в уходе, – кротко сказала она.
– Неужели? – сказал Бодряк.
– Сержант Двоеточие сказал, что думает, что мы будем уживаться как особняк с огнем, его объявшим.
– Он так сказал?
– Он сказал кое-что еще, – сказала она. – Что же? Ах, да: «Это шанс один из миллиона», – сказала леди Рэмкин. – Я думаю, он сказал, «но может получиться».
Она улыбнулась.
И тут до Бодряка дошло, что в своей собственной категории она по-своему прекрасна; это была категория всех тех женщин, за всю его жизнь, которые думали, что он никогда не удостоит их улыбкой. Она не могла поступить хуже, но, впрочем, не могла поступить и лучше. Возможно, это было установившееся равновесие. Она не могла стать юной, но, положа руку на сердце, кто бы это смог? А она обладала стилем и деньгами, здравым смыслом и самоуверенностью, а также всеми теми вещами, которыми он не обладал, и она открыла свое сердце, и если вы позволили ей это, то она могла вас поглотить; женщина была подобна городу.
И в конце концов, будучи осажденным, вы делали то, что всегда делал Анк-Морпорк – распахнуть ворота, позволить завоевателям войти и сделать их своими.
Как бы вы начали? Она, казалось, чего-то ожидала.
Он пожал плечами, взял в руку бокал и попытался подыскать подходящую фразу. Одна фраза закралась ему в голову.
– За вас, крошка, – сказал он.
Гонги, вразнобой отбивающие полночь, простились с уходящим днем.
(…и дальше по направлению к Ступице, где Бараньи Вершины соединяются с неприступными пиками центрального массива, где странные волосатые создания блуждают по снегам, где метели вьются поземкой над замерзшими вершинами гор, огни одинокого ламаистского монастыря поблескивают над глубокими долинами. Во внутреннем дворе двое одетых в желтое монахов укладывали последний ящик с зелеными бутылочками на телегу, приготовившись к невероятно тяжелому путешествию вниз на далекие равнины. На ящике виднелась надпись, нанесенная аккуратными ударами кисти: «Мистер В.М.Г. Ковырялка, Анк- Морпорк».
– Знаешь, Лобсанг, – сказал один из монахов, – никак не могу понять, что он делает со всей этой всячиной.)
Капрал Валет и сержант Двоеточие отдыхали в тени у «Штопаного Барабана», но выпрямились, как только оттуда вышел Морковка, неся поднос. Сбоку почтительно вышагивал тролль Осколок.
– Вот и мы, ребята, – сказал Морковка. – Три пинты. За счет заведения.
– Черт возьми, никогда не подумал бы, что ты это сделаешь, – сказал Двоеточие, берясь за ручку. – Что ты ему сказал?
– Я только пояснил ему, что во все времена обязанностью всех добрых граждан была помощь страже, – невинным голосом сказал Морковка, – а затем поблагодарил его за сотрудничество.
– Ну а что еще? – спросил Валет.
– Нет, это все, что я сказал.
– У тебя должно быть весьма убедительный голос.
– Давайте пригубим, пока не прокисло, – сказал Двоеточие.
Они задумчиво выпили по глотку. Это был миг полного покоя, несколько минут вырванных из реалий окружавшей жизни. Это было подобно поспешному укусу украденного фрукта и райскому наслаждению после. Никто во всем городе, казалось, не дрался, не размахивал ножами, не затевал потасовок, и можно было поверить, что подобное чудесное состояние дел будет продолжаться.
И даже если все обстояло не так, все равно оставались воспоминания о пережитом. О том, как бежали и люди шарахались в разные стороны. О выражениях на лицах дворцовой стражи. О том, как все воры, герои и боги потерпели неудачу. О том, как поступать так, как подсказывает закон.
Валет отставил кувшин на подоконник, потопал затекшими ногами, возвращая им жизнь, и подул на пальцы. Краткие поиски в темных залежах уха привели к появлению окурка сигареты.
– Который час, а? – довольным голосом сказал Двоеточие, в то время как вспыхнувшая спичка осветила их лица.
Присутствующие кивнули. Вчера казалось им давно минувшим прошлым, особенно сейчас. Но никогда не удастся забыть нечто подобное, и не имеет значения, кто это сделал, и что случилось потом.
– Еще слишком рано, чтоб мне никогда не увидеть чертового короля, – сказал Валет.
– Как бы то ни было, я не убежден, что он был хорошим королем, – сказал Морковка. – Кстати о королях: кто-нибудь хочет чипсов?
– Нет хороших королей, – сказал Двоеточие, впрочем, не испытывая злых чувств.
Десять долларов в месяц составляли ощутимую разницу. Миссис Двоеточие поступала совсем по- другому с мужем, который приносил домой дополнительные десять долларов в месяц. Ее замечания за обеденным столом носили более дружественный характер.
– Не, я просто имел в виду, что нет ничего особенного в том, чтобы обладать древним мечом, – сказал Морковка. – Или родимым пятном. Посмотрите хотя бы на меня. У меня есть родимое пятно на руке.
– У моего брата тоже есть родимое пятно, – сказал Двоеточие. – В виде лодки.
– Мое пятно больше похоже на корону, – сказал Морковка.
– Ого, это делает тебя королем, – сказал, усмехнувшись, Валет. – Само собой разумеется.
– И у меня есть этот меч, – сказал Морковка.
Он вытащил меч из ножен. Двоеточие принял меч из его рук и поворачивал клинок туда сюда в слабом свете, пробивавшемся из-под двери «Штопаного Барабана». Лезвие было тупым и коротким, зазубренное как пила. Оно было хорошо сделано и когда-то на нем была надпись, но давным-давно стершаяся от частого употребления до полной неразборчивости.
– Прекрасный меч, – задумчиво сказал Двоеточие. – Хорошо сбалансированный.
– Но не для короля, – сказал Морковка. – Королевские мечи большие и волшебные, украшенные драгоценными камнями, а когда вы держите их в руках, то они полыхают и переливаются огнем, динь.
– Динь, – сказал Двоеточие. – Да. Полагаю, что они должны быть именно такими.
– Я просто говорю, что нельзя раздавать людям троны только потому, что те обладают подобной ерундой, – сказал Морковка. – Так говорит капитан Бодряк.
– Прекрасная работа, что ни говори, – сказал Валет. – Добрые старые времена, правление королей.
– Гм-м? – Двоеточие на краткий миг потерял нить рассуждений.
Очевидно, что у настоящих королей есть блестящие мечи. За исключением того, что ваш истинный король может, как и во время оно, обладать мечом, который совсем не отражает солнечного света, но зато чертовски хорош для разрезания вещей. Впрочем, это только мысль.
– Я говорю, что королевское правление – это прекрасная работа, – повторил Валет. – Краткие часы работы.
– Да. Да-а. Но длинные дни, – сказал Двоеточие.
Он задумчиво посмотрел на Валета.
– А. Это так, без сомнения.
– А мой отец говорит, что быть королем слишком трудная работа, – сказал Морковка. – Все время обозревать и оценивать положение. – Он осушил кружку. – Это совсем неподходящее дело для таких как мы. Мы… – он окинул всех гордым взглядом, – стражники. С вами все в порядке, сержант?
– Гм-м? Что? Ах, да. – Двоеточие пожал плечами. Что с того? Возможно, дела обернутся на лучшее. Он прикончил кружку пива. – Как прекрасно отдыхать. Который час?
– Около двенадцати часов, – сказал Морковка.
– Больше ничего?
