становится немного похожим на собственный мотив. Или нечто в этом роде.
– Он просто там сидит, – поспешно сказал Бодряк. – Просто осматривается. Ожидая, что произойдет.
Дракон моргнул с терпением создания юрского периода.
Дороги вне площади были запружены людьми. Инстинкт жителей Анк-Морпорка, подумал Бодряк. Убежать прочь, а затем остановиться и смотреть, не происходит ли что-нибудь интересное с другими.
В обломках, около переднего когтя дракона что-то зашевелилось, и Верховный Преосвященник Слепой Ио, шатаясь, поднялся на ноги, пыль и осколки каскадом летели из его мантии. Он все еще держал в одной руке эрзац-корону.
Бодряк наблюдал, как старый человек поднял глаза, упершись взглядом в пару горящих красных глаз в нескольких футах поодаль.
– Могут ли драконы читать мысли? – прошептал Бодряк.
– Убеждена, что понимают каждое слово, сказанное мною, – прошипела леди Рэмкин. – Ах, нет! Глупый старый дурак вручает ему корону!
– Но разве это не разумное решение? – сказал Бодряк. – Драконы любят золото. Это все равно что швырять палку собаке, не так ли?
– Бог мой, – сказала леди Рэмкин. – Он не может, понимаете. У драконов слишком чувствительная пасть.
Гигантский дракон, моргая поглядел на крошечное кольцо из золота. Затем, с чрезвычайной осторожностью, он протянул метровую лапу и выдернул из дрожащих пальцев преосвященника побрякушку.
– Что вы имеете в виду, чувствительная? – сказал Бодряк, наблюдая, как гигантская лапа медленно странствует перед длинной, лошадинообразной мордой.
– Совершенно невероятные вкусовые ощущения. Они, как бы это сказать, сильно химически ориентированы.
– Вы хотите сказать, что он может чувствовать вкус золота? – прошептал Бодряк, наблюдая, как тщательно облизывают корону.
– Ах, несомненно. И ощущать его запах.
Бодряк задумался, каковы шансы, что корона сделана из золота. Невелики, решил он. Возможно, золотая фольга, покрывающая медь. Достаточно для глупых человеческих существ. А потом он вообразил, какова могла быть чья-нибудь реакция, если бы тому предложили сахар, который превратился, как только вы положили три полные ложки в кофе, в соль.
Изящным движением дракон вытащил лапу из пасти и поймал верховного преосвященника, пытавшегося ускользнуть, ударом, который подбросил его высоко в воздух. Он закричал, взлетая вверх и попав в огромную арку разинутой пасти, и …
– Боже! – сказала леди Рэмкин.
Зрители в едином порыве застонали.
– У чудовища температура! – сказал Бодряк. – Полагаю, что ничего не осталось! Только колечко дыма!
Кто-то еще зашевелился среди развалин. Человек с трудом встал и обалдело склонился над разбитым древком.
Это был Люпин Обычный, покрытый копотью и сажей.
Бодряк видел, как тот поднял взгляд на огромные ноздри, размером с водосточную трубу.
Обычный бросился бежать. Бодряк удивился, что этот бег выглядел, как будто спиной прикоснулись, лишь на краткий миг, к чему-то, имеющему температуру плавления железа. Он мог только предполагать.
Обычный пробежал уже половину площади, как вдруг дракон метнулся вперед, с удивительным проворством для такой громадины, и схватил его. Коготь продолжал подниматься вверх, пока не воздел сопротивляющегося человека на уровень морды дракона.
Дракон, казалось, осматривал Обычного некоторое время, поворачивая его так и сяк. Затем, двигаясь на трех свободных ногах и хлопая крыльями для сохранения равновесия, он прошествовал по площади и направился к… тому, что еще недавно было Дворцом Патриция. А также Дворцом Короля.
Он игнорировал перепуганных зрителей, молча прижав их к стенам. Сводчатые ворота с поразительной легкостью поддались удару плеча. Сами же двери, высокие и обитые железом, продержались на удивление десять секунд, пока не рассыпались кучкой тлеющего пепла.
Дракон шагнул вовнутрь.
Леди Рэмкин в изумлении повернулась к Бодряку. Тот начал смеяться.
В всем этом было что-то маниакальное, в глазах у него стояли слезы, но это был смех. Он смеялся без остановки, сползая на край фонтана, выкинув вперед свои длинные ноги.
– Ура, ура, ура! – провозгласил, хихикая, он, находясь в шоковом состоянии.
– Что, черт побери, все это значит? – спросила леди Рэмкин.
– Поднимайте флаги! Ударьте в цимбалы, жарьте в набат! Мы будем короновать чудовище! Наконец у нас будет король! О-го-го!
– Вы что напились? – спросила она.
– Еще нет! – захохотал Бодряк. – Еще нет! Но обязательно напьюсь!
Он продолжал смеяться, понимая, что как только он остановится, зеленая тоска навалится на него свинцовым бременем. Но как он мог видеть, будущее, маячившее прямо перед ними…
…помимо всего прочего, было благородным. И оно не могло носить денег, и, впрочем, отвечать тоже. Но без сомнения могло кое-что сделать с другими городами Мира Диска. Например, испепелить их дотла, до самого основания.
А ведь мы сделаем это, подумал он. Это как раз в духе Анк-Морпорка. Если вы не можете побить его или подкупить, то притворитесь, что ваша идея была первой.
Виват Дракон.
Он заметил, что маленький ребенок опять появился в поле зрения. Ребенок помахал ему флагом и спросил:
– Можно мне опять покричать ура?
– Почему бы и нет? – сказал Бодряк. – Каждый может.
Из дворца доносились приглушенные звуки производимого полного разрушения…
Эррол протащил по полу ручку от метлы, держа ее в пасти, и, вереща от натуги, поднял ее вверх. После долгого визга и многочисленных фальстартов он сумел встроить ее конец между стеной и большой канистрой лампового масла.
Он на миг остановился, дыша как кузнечные меха, и толкнул канистру.
Канистра качнулась, недолго сопротивляясь, из стороны в сторону, раз или два, и затем рухнула, ударившись о булыжники. Необработанное, плохо очищенное масло хлынуло струей, разлившись черной лужей.
Огромные ноздри Эррола дернулись в предвкушении. Где-то в глубине его мозга далекие синапсы щелкнули как телеграфные ключи. Громадные потоки информации хлынули по толстому нервному пучку к его носу, неся необъяснимую информацию о тройных связях, ненасыщенных углеводородах и геометрическом изометризме. Однако, большая часть ее миновало ту маленькую часть мозга Эррола, которая использовалась для существования Эрролом.
Все, что он знал, сводилось к одному: он испытывал огромную, преогромную жажду.
Что-то важное происходило во Дворце. Время от времени раздавался треск полов или удары падающего потолка…
В своей наполненной крысами темнице, за дверью с большим количеством замков, чем в сети каналов, Патриций Анк-Морпорка, в полной темноте, лежал и улыбался.
А снаружи, в сумерках разгорались костры.
Анк-Морпорк торжествовал. Никто, правда, толком не понимал зачем, но они готовились к торжествам всю ночь, бочки были откупорены, быки были возложены на вертела, бумажная шляпа и юбилейная кружка были выданы каждому младенцу, и казалось постыдным испортить всю эту подготовку. В любом случае это