Внутреннее убранство «Штопаного Барабана» было столь же легендарно, как у самой знаменитой, лишенной репутации таверны в Мире Диска, и такой достопримечательностью города, что новый владелец проводил дни, восстанавливая слой первозданной патины из грязи, копоти и каких-то неопределенных субстанций на стенах и завез тонну наполовину сгнившего тростника для пола. Посетители представляли собой обычное сборище героев, сорвиголов, наемников, головорезов и злодеев, и только пристальный анализ мог определить, кто есть кто. Густые клубы дыма висели в воздухе, возможно, чтобы избежать прикосновения к стенам.
Разговор частично стих при появлении двух стражников, а затем опять зазвучал с прежней силой. Пара закадычных друзей помахали Валету рукой.
Он заметил, что Морковка был чем-то занят.
– Что ты делаешь? – сказал он. – И совсем ничего не рассказываешь о мамочках, верно?
– Я делаю заметки, – сурово ответил Валет. – У меня для этого есть блокнот.
– Это же квитанция, – сказал Валет. – Тебе понравится это место. Я прихожу сюда каждый вечер на ужин.
– Как написать «правонарушение»? – сказал Морковка, переворачивая страницу.
– Не знаю, – сказал Валет, проталкиваясь сквозь толпу. Редкий порыв щедрости посетил его душу. – Что ты хочешь выпить?
– Не думаю, что это будет уместно, – сказал Морковка. – Так или иначе, Крепкие Напитки – это Насмешка.
Он ощутил на спине чей-то пристальный взгляд, повернулся и уперся взглядом в большое, невыразительное и смиренное лицо орангутанга.
Тот сидел у стойки бара с пинтой пива и миской с арахисом перед ним. Он дружески наклонил стакан в направлении Морковки, а затем с шумом выпил содержимое, сотворив для этого из нижней губы некое подобие воронки, по которой как по каналу пенясь всосалась жидкость.
Морковка толкнул Валета локтем.
– Это же обезьяна… – начал он.
– Не говори так! – настоятельно сказал Валет. – Не произноси такого слова! Это – Библиотекарь. Работает в Университете. Всегда сюда заглядывает по вечерам выпить на посошок.
– И люди не возражают?
– Почему им нужно возражать? Он всегда совершает обход, как все остальные.
Морковка повернулся и еще раз посмотрел на обезьяну. Бесчисленные вопросы требовали ответа, вроде такого: где он держит свои деньги? Библиотекарь перехватил его взгляд и, ошибочно поняв его, протянул ему миску с арахисом.
Морковка выпрямился во весь свой внушительный рост и сверился с блокнотом. День, проведенный за чтением Законов и Указов, был достойно проведенным днем.
– Кто владелец, собственник, арендатор или лендлорд этих помещений? – обратился он к Валету.
– Твое здоровье, – сказал маленький стражник. – Лендлорд? Ну, я полагаю, что сегодня за главного Чарли. Зачем он тебе?
Он указал на большого, кряжистого человека, чье лицо покрывала сеть шрамов; их владелец проводил время, нанося на стаканы, более или менее ровно, слой грязи с помощью влажной тряпки, и заговорщически подмигнул Морковке.
– Чарли, это Морковка, – сказал Валет. – Он остановился у Розы Пальмы.
– Что, каждую ночь? – сказал Чарли.
Морковка прочистил глотку.
– Если вы во главе, – он заговорил нараспев, – тогда моя обязанность заключается в том, чтобы сообщить вам, что вы находитесь под арестом.
– Под чем, дружище? – сказал Чарли, продолжая полировать стакан.
– Под арестом, – сказал Морковка, – с целью предъявления обвинений по пунктам 1) (i) что 18-го Грюна в помещении, именуемом Штопаный Барабан, на Филигранной улице, вы a) подавали или b) побуждали подавать алкогольные напитки после 12 (двенадцати) часов ночи, вопреки положениям Акта об Открытии Общественных Пивных Заведений от 1678, и 1) (ii) что 18-го Грюна в помещении, именуемом «Штопаный Барабан», на Филигранной улице, вы подавали или побуждали подавать алкогольные напитки в емкостях, которые размерами и объемом отличаются от предписанных в вышеуказанном акте, и 2) (i) что 18-го Грюна в помещении, именуемом «Штопаный Барабан», на Филигранной улице, вы разрешали посетителям приносить с собой обнаженное оружие длиной более 7 (семи) дюймов, вопреки Разделу Третьему указанного Акта, и 2) (ii) что 18-го Грюна в помещении, именуемом «Штопаный Барабан», на Филигранной улице, вы подавали алкогольные напитки в помещениях, которые, по-видимому, не имеют лицензии на продажу и/или потребление указанных напитков, вопреки Разделу Третьему вышеуказанного Акта.
Стояла мертвая тишина, пока Морковка перевернул страницу и продолжил читать.
– Также моей обязанностью является оповестить вас о том, что моим намерением является дать свидетельства перед Правосудием при рассмотрении обвинений согласно Акта об Общественных Собраниях (Азартные Игры), 1567, Актов о Лицензированных Помещениях (Гигиена), 1433, 1456, 1463, 1465, э-э, с 1470 по 1690, а также… – он бросил взгляд на Библиотекаря, который почувствовал приближающуюся опасность и поспешно пытался допить свое пиво, – Акта о Домашних и Одомашненных Животных (Уход и Защита), 1673.
Последовавшая тишина содержала в себе то редкое качество бездыханного предвкушения, когда собравшаяся компания выжидает, чтобы увидеть, что же сейчас произойдет.
Чарли аккуратно поставил стакан, разводы грязи на котором были натерты до ослепительного блеска, и поднял взгляд на Морковку.
Валет попытался притвориться, что он совершенно один и не имеет абсолютно никакого отношения к кому-либо, стоящему рядом с ним и по совершенной случайности одетым в такую же форму.
– Что он имеет в виду под Правосудием? – обратился он к Валету. – Здесь нет никакого Правосудия.
Валет недоуменно пожал плечами.
– Он что новенький? – сказал Чарли.
– Займись лучше собой, – сказал Морковка.
– Пойми, да в этом нет ничего лично против тебя, – сказал Чарли Валету. – Это же просто так говорят. У нас здесь был волшебник, так он вторую ночь об этом рассказывает. Какая-то искривляющая образовательная штука, ты не знаешь? – Он попытался припомнить. – Учебная кривая. Вот оно что. Это – учебная кривая. Осколок, подтащи сюда на минутку свою каменную задницу.
Как было заведено в «Штопаном Барабане», где-то в это время кто-то швырнул стакан. И на самом деле так это и началось.
Капитан Бодряк бежал по Короткой улице – самой длинной в городе, наглядно демонстрировавшей знаменитое морпоркское утонченное чувство юмора – в сопровождении сержанта Двоеточие, спотыкающегося и протестующего на бегу.
Валет находился снаружи «Барабана», переминаясь с одной на другую ногу. В минуты опасности он находил способ привести себя в движение с места на место без видимых усилий и не вмешиваясь ни во что, так или иначе набрасывавшее на него позор.
– Там дерутся! – заикаясь прокричал он, хватая капитана за руку.
– Только с тобой? – спросил капитан.
– Нет, с каждым! – заорал Валет, переминаясь с ноги на ногу.
– Ах.
Сознание подсказывало: вас трое. Он одет в ту же форму. Он – один из твоих людей. Вспомни беднягу Гамашника.
Другая часть его разума, ненавидимая, презренная часть, которая тем не менее позволяла ему выжить в Страже все эти пролетевшие десять лет, подсказывала: это невежливо в это соваться. Мы подождем здесь, пока он не закончит, а потом спросим его, не нуждается ли он в чьей-либо помощи. Помимо того, политика Дозора не состоит в том, чтобы вмешиваться в драки. Гораздо проще войти после всего произошедшего и арестовать любого валяющегося на полу.
Раздался грохот разлетевшегося окна и на противоположной стороне улицы очутилась чья-то