Однако 1 марта 1917 г. после полудня от дворцового коменданта генерала Воейкова была получена в штаб Северного фронта из Старой Руссы, совершенно неожиданно, поразившая всех нас телеграмма, с сообщением, что через Дно в Псков следует Государь. Ни о цели поездки, ни о порядке следования царского поезда никаких сведений в телеграмме не имелось, и штаб Северного фронта путём отдельных запросов по линии вынужден был установить вероятное время прибытия названного поезда в Псков.
Правда, накануне Начальником Штаба Верховного Главнокомандующего генералом Алексеевым было сообщено о намеченной поездке Государя из Ставки в Царское Село, но оставалось совершенно неясным, как Государь мог оказаться в Старой Руссе, лежавшей в стороне от пути на Царское, и почему он, в такой трудной обстановке, предпочёл следовать во Псков, а не в Ставку. Неизвестен был также и дальнейший маршрут царского поезда.
С большими усилиями удалось выяснить, что Государь может прибыть во Псков не ранее 6 – 7 часов вечера, вернее же – ещё позднее. Ввиду такой неопределённости, генерал Рузский и я решили, в ожидании прибытия царского поезда, временно переехать на вокзал, где мы и поместились в стоявшем там на запасном пути вагоне Главнокомандующего. В Штабе же, для связи с нами, оставался мой ближайший помощник генерал-квартирмейстер Штаба фронта генерал В. Г. Болдырев. Это тот самый генерал, который впоследствии в Сибири, в период Белого движения, до переворота, совершённого адмиралом Колчаком, входил в состав Директории Членов Учредительного Собрания и, будучи членом «Всероссийского Временного Правительства», являлся Главнокомандующим вооружёнными силами этого правительства.
Обстановка к этому времени складывалась далеко не успокоительно… Ещё днём были получены из столицы телеграммы, в одной из которых Председатель Государственной Думы М. В. Родзянко сообщал генералу Рузскому, что, ввиду устранения от управления всего бывшего Совета Министров правительственная власть перешла в руки «Временного комитета членов Государственной Думы», как-никак сформировавшегося самочинно.
Затем из Ставки были получены данные о том, что в Москве началось восстание и гарнизон её переходит на сторону мятежников; что беспорядки перекинулись в Кронштадт и что Командующий Балтийским флотом нашёл невозможным протестовать против признания флотом названного выше Временного комитета Государственной Думы.
Все эти данные генерал Рузский должен был доложить Государю по прибытии его во Псков.
* * *
Императорский поезд подошёл к станции «Псков» около 8 часов вечера. Часом раньше прибыл на ту же станцию свитский поезд.
Оба поезда носили название литерных: А и Б. Во время царских переездов они шли друг за другом на некотором расстоянии. В пути порядок их обычно менялся и вперёд, для достижения большей безопасности, шёл, по указаниям дворцового коменданта, то «собственный Его Величества поезд» (лит. А), то «свитский» (лит. Б).
Ко времени подхода царского поезда вокзал был оцеплен и в его помещения никого не пускали. На платформе было поэтому безлюдно. Почётный караул выставлен не был, так как во Пскове строевых частей не имелось; приезд же Государя явился вполне неожиданным, почему вызов соответствующей части с фронта был невыполним.
Генерал Рузский и я при приближении царского поезда вышли из нашего вагона на дебаркадер.
Впечатление, охватившее меня, было таково, точно в подходившем поезде везли тяжко заболевшего в пути Императора…
В вечерней темноте едва можно было заметить очертание вагонов роскошного царского поезда, медленно и бесшумно подкатившего к платформе, с изредка пыхтевшим впереди паровозом. Окна вагонов были завешены непроницаемыми шторами, сквозь щели коих пробивались только узкие полоски света, бросавшие на дебаркадер длинные, расширявшиеся вдаль отблески.
Кругом – безмолвие и какое-то зловещее отсутствие жизни, особенно рельефно подчёркивавшееся тёмными фигурами нескольких служащих, бесшумно вышедших встретить поезд и почтительно замерших на месте. В пустоте и тишине гулко отдавались только наши шаги по мере приближения к месту остановки поезда. Вдруг кто-то торопливо выскочил из едва остановившегося поезда, за ним показались ещё два-три силуэта людей. Это были дежурный флигель-адъютант и очередные лейб-казаки. Из числа последних двое отделились и, по обыкновению, стали по бокам дверей, ведших в вагон Государя; оттуда же открыли освещённую дверь и спустили на платформу подвижную обитую ковриком лестницу для удобного входа в вагон.
Дежурный флигель-адъютант, соскочивший на дебаркадер, вопросительно обратился к подошедшему коменданту и затем быстро направился в нашу сторону.
– Ваше высокопревосходительство, – сказал он генералу Рузскому, беря руку под козырёк, – не откажите предварительно пройти к министру двора.
Мы направились в вагон, соседний с царским. Из поезда потянуло теплом, и впечатление привезённого больного, охватившее меня, усилилось ещё более. Встревоженные лица, сдержанные рукопожатия, разговоры вполголоса!..
– Государь вас ждёт в салоне, – сказал, обращаясь к нам, всегда изысканно-любезный министр двора граф Фредерикс, – я пройду предупредить Его Величество о вашем прибытии…
Через несколько секунд нас пригласили пройти через коридор помещения, занимавшегося лично Государем, в хорошо знакомый мне зеленоватый салон, составлявший вместе со столовой центральный вагон всего царского поезда.
Там находился уже Государь. С большим волнением проходил я через небольшую прихожую, примыкавшую к салону. Впереди шёл Н. В. Рузский, волнение которого, как всегда, выражалось только в ещё большей, чем обычно, размеренности движений и окаменелости лица. Государь, в тёмно-серой черкеске, составлявшей форму кавказских пластунских батальонов, встретил нас с очень большим наружным спокойствием. Он рассказал нам обычным своим голосом о том, что его поезд на пути в Царское Село был задержан на ст. Малая Вишера известием о занятии ст. Любани отрядом мятежных войск, с орудиями и пулемётами; поэтому он и решил повернуть поезд на Псков, имея намерение сделать попытку пробиться отсюда в Царское Село – цели своего путешествия…
Выслушав затем краткий доклад о положении дел на фронте, Император Николай II добавил, что ждёт приезда во Псков Председателя Государственной Думы Родзянко, чтобы получить от него прямые и подробные сведения о том, что происходит в столице. Когда же генерал Рузский добавил, что имеет и с своей стороны некоторые данные, относящиеся к тому же вопросу, которые им получены из Ставки для доклада, то Государь ответил, что готов его выслушать сегодня же, после 9 часов вечера.
Перед оставлением царского поезда генерал Рузский и я получили обычное приглашение к обеду, и так как было время собираться к столу, то мы прошли лишь на несколько минут в вагон Главнокомандующего, чтобы просмотреть донесения, кои за протёкшее время были доставлены нам генералом Болдыревым из штаба.
Обед носил очень тягостный характер. Государь был хотя и молчалив, но наружно спокоен. Всем, разумеется, было не по себе. Хотелось поскорее остаться наедине, чтобы разобраться в своих впечатлениях; разговор поэтому не клеился. О главном, лежавшем камнем на душе у каждого, никто, конечно, не говорил, вещи же обыкновенные не шли на язык. Я думаю, что все почувствовали большое облегчение, когда подошло, наконец, время встать из-за стола и явилась возможность для каждого вернуться к себе и к своему делу.
* * *
До 9 часов вечера я пробыл с Главнокомандующим на вокзале и, только проводив его до царского поезда к докладу, уехал в город, где меня ждали в штабе многочисленные дела и срочные распоряжения.
Во время разбора накопившихся бумаг и беседы со своими сотрудниками мне подали телеграмму из
