– А где она? – глумливо заломил бровь Виталя. – У тети чужой?

Тоня кивнула: ничего не скажешь, Катерина и в самом деле у тети…

– Почему у чужой? – усмехнулся Федор. – У моей родной.

От такой наглости у Витали явственно в зобу дыханье сперло, однако в следующий миг он резко повернулся к Федору:

– А, попутчик! Это я не тебя, случайно, в аэропорту сегодня утречком видел? Заметил, заметил, как ты на Тоньку пялился! Где познакомились? В Нанте или в Париже? Или прямо в самолете? Долго ли умеючи, да?

Как ни была Тоня ошарашена, она не могла не подумать: до чего же приметливое у нее семейство! Что Катерина, что Виталя заметили Федора не менее чем среди полусотни посторонних людей. Или и вправду он вел себя так, что его нельзя было не заметить? Тоня и сама помнила его прощальный взгляд в аэропорту, растерянный такой… И сердце встрепенулось: какое же счастье, что взгляд этот не оказался прощальным!

Однако если Виталя еще задержится хоть на минуту, всякое может произойти. У него были какие-то планы на сегодняшний вечер, успел что-то уже себе напридумывать, а сейчас одурманен ревностью, пошел вразнос. Мигом всплыла в памяти одна старинная история, когда Тоня чуть было замуж не вышла за одного потрясающего парня из Киева, уже все дело шло к ее отъезду туда, но вдруг получила тако-ой отлуп в письменном виде! Уж прямо-таки помирать собралась от разбитого сердца, а более всего оттого, что понять никак не могла, в чем же провинилась. А потом, когда кое-как пережила это дело, случайно узнала, что причиной столь необъяснимого разрыва послужило письмо Витали герою ее пылкого романа. Бывший муж сам же и проболтался по пьяной лавочке, правда, благоразумно не вникал в подробности того, что именно прописал счастливому сопернику. Со временем это позабылось, обида сгладилась, Тоня убедила себя, что a la guerre, comme a la guerre, просто противник Витале попался слабоватый в коленках. Но сейчас… а если и Федор окажется слабоват?

– Виталя, прекрати! Уходи, ради бога! – выкрикнула она, понимая, что вот-вот будет поздно его останавливать, что у него уже наготове убийственное словцо, от которого кто угодно пошатнется, – как вдруг Федор шагнул вперед, легонько взял Виталю за плечи, развернул на 180 градусов и вытолкнул в дверь, все еще остававшуюся открытой. Потом заботливо захлопнул ее, защелкнул замок и, обняв, увел Тоню в полутемную комнату, так что они не слышали, как разорялся Виталик на площадке. Не до того им было, сказать по правде.

– Ой… – только и смогла выдохнуть Тоня спустя некоторое время. – У меня даже голова закружилась.

– Я и сам весь кружусь, – шепнул Федор, все еще водя губами по ее щеке.

Они стояли у окна, и сначала Тоня ничего не видела, кроме каких-то радужных искр, но когда немножко прояснилось в глазах, она пригляделась и недоверчиво воскликнула:

– Да ты только посмотри! Откуда он узнал, что это твоя машина?!

Федор развернулся к окну. Стоявшая на взгорке «Ауди» была видна как на ладони. Рядом с машиной топтался какой-то человек. Он то пинал колесо, то принимался стучать кулаками по ветровому стеклу, то рвал дверцу. Человека этого Тоня узнала бы даже с закрытыми глазами – до тошноты насмотрелась на него за жизнь-то, но все еще не верила, что это именно Виталя ведет себя настолько глупо и пошло.

– Ничего, – хладнокровно сказал Федор, мгновенно ощутив ее волнение и успокаивающе поглаживая по спине, – пускай побесится. С замками ему не справиться, самое большее, что сможет, это «дворники» оторвет или зеркало сломает. Переживем. В конце концов, погода сейчас хорошая, «дворники» нам совершенно ни к чему, да и в зеркало мне смотреть неохота, я лучше на тебя буду смотреть!

Он снова повернулся к ней, снова склонился к ее лицу. Но Тоня осторожно отклонилась:

– Прости, ради бога. Не могу я это видеть. Спущусь, скажу ему, чтобы убирался к черту навсегда. Навсегда из моей жизни!

Федор подался к ней, но промолчал, только в глазах мелькнула тревога. А Тоня вдруг испугалась, что поняла все не так, что приняла желаемое за действительное, и зачастила бессвязно:

– Да нет, ты не думай, это не из-за тебя. Ты не думай, это просто уже все… все давно пошло не туда. А сейчас я как-то поняла, вдруг: ну сколько это можно тянуть? Сколько можно морочить себе и ему голову? Подумаешь, Катерину не с кем оставлять, когда уезжаю! Ну сколько там раз в год я куда-нибудь уезжаю?! Найду какую-нибудь тетку, а с ним уже ничего, никогда…

И осеклась, ощутив, что как-то опять получается, будто она готова расстаться с Виталей, потому что рассчитывает на Федора. Да еще слетело с языка про эту тетку, с которой она будет оставлять Катю, а ведь та и в самом деле осталась с Федоровой тетушкой! Нет, как убеждает какая-то реклама, иногда лучше молчать, чем говорить. Или там сказано как-то иначе? А, неважно. Сейчас главное – прекратить затянувшийся монолог и убрать с глаз Виталю, пока он и в самом деле что-нибудь не сломал в этой роскошной машине. Федор хорохорится, делает вид, будто ему все равно, спасибо ему за это, но он просто не знает, на что способен Виталя, когда разойдется. Запросто и «дворникам», и зеркалу конец придет. Еще и ручки отломает. А сможет, так и стекло разобьет. Лучше не надо, Тоне не раз приходилось видеть, какое выражение бывает на лицах мужиков, когда причинен хоть мало-мальский ущерб их «любимой подруге» по имени «Мерседес», или «Лада», или «Тойота», или какая-нибудь там «Ланчия». Не хотелось бы увидеть подобное выражение на лице Федора!

Она вылетела в прихожую, схватила с вешалки пальто и рванула в дверь. Федор что-то крикнул вслед, но Тоня уже частила по ступенькам. Кажется, никогда не спускалась по этой лестнице в таком темпе!

Выскочила на крыльцо, взбежала на горочку, подскочила к Виталику:

– Ради бога, угомонись! Ну ты совсем с ума сошел, что ли?!

Он был вне себя: глаза белым пламенем сверкают, так что даже в темноте видно. Вцепился в Тонину руку, дернул к себе так, что она ударилась о его грудь грудью.

Вдруг что-то громко щелкнуло неподалеку. Виталя вскинул свободную руку, схватился за висок – и опрокинулся навзничь, увлекая за собой Тоню.