гладко под шелковой сеткой, бархатный халат сиял атласными отворотами. Кого-то он очень сильно напоминал Аглае, этот незнакомец, вроде бы она совсем недавно видела очень похожего человека…

– Что за шум, Глашенька? – спросил господин приветливо, устремляя взгляд не на горничную, а на Аглаю.

Глаша торопливо зачирикала, объясняя. А доктор смотрел на Аглаю поверх Глашиной головы, и во взгляде его вдруг вспыхнул насмешливый огонек:

– Ну что ж, будем надеяться, вы сумеете сварить порядочный суп из селедочных голов.

– Как прикажете, господин доктор! – пробормотала Аглая, смущенная его взглядом.

– Ну-ну, мадемуазель, зачем уж так официально? – проворковал Лазарев. – Во-первых, зовите меня «товарищ доктор», это более в духе времени. А впрочем, можете обращаться ко мне попросту – Иван Григорьевич.

– Как прикажете, – кивнула она и сделала книксен, после чего взгляд ярких, карих, очень красивых глаз доктора Лазарева мигом переместился в не слишком глубокий, но все же имеющий место быть вырез ее платья.

– Впрочем, не принимайте мои слова на счет селедочных всерьез, – сказал он, снова поглядев в ее глаза. – От души надеюсь, что мы никогда не доживем до поры, когда станем варить столь экзотические супы. На обед сделайте мне баранье рагу. Я вообще большой охотник до баранины, хотя нынче добывать это мясо становится все труднее.

Аглая опять сделала книксен.

– Но до обеда еще далеко, – продолжал доктор Лазарев своим бархатным голосом, – сейчас пройдите в мой рабочий кабинет, я бы желал побеседовать с вами о вашем здоровье. Понимаете, мне нужны в моем доме только здоровые люди. Я массажист и отлично знаю, какое значение для выносливости и работоспособности, для общего самочувствия имеет здоровая спина, шея, плечи. Я хотел бы сначала проверить вашу спинку, плечики, может быть, немного их размять. Прошу, переоденьтесь. А я приму ванну и вернусь! Вы, Глаша, можете идти.

Глаша убежала. Доктор удалился куда-то по коридору, в глубь приватных помещений.

Аглая улучила момент и метнулась в меховые джунгли под вешалкой, где скоро нашла свои вещи. Все было в целости.

Она вошла в приемную и замерла, оглядывая знакомые рисунки на стенах приемной. Доктор велел переодеться. А узелок куда девать? Конечно, можно на стуле оставить, но вдруг придет кто-то из пациентов да и стащит вещички? А ведь там пусть и самые малые, но деньги…

Аглая огляделась – и сунула сверток в большой платяной шкаф, стоявший в углу приемной. Там лежали какие-то узлы, навалены были горой тонкие одеяла и полотенца.

И только она закрыла шкаф и расстегнула платье, готовясь исполнить приказ доктора, как вдруг дверь распахнулась – и в приемную вошла заспанная, с растрепанными волосами женщина в полупрозрачном пеньюаре. Аглая узнала ее с первого взгляда. Да еще бы ей не узнать Ларису Полетаеву!

– Мадам? – несколько опешила Лариса, уставившись на Аглаю, которая так и стояла в платье, расстегнутом до пояса. – Вы что… вы к доктору?

Аглая кивнула. А что ей оставалось делать? Тем более что это было чистой правдой.

– Не рановато ли? – испытующе глянула Лариса. – Девять утра. Насколько мне известно, у доктора прием с одиннадцати. Вы записаны?

Аглая кивнула, ничего не соображая от потрясения.

Заспанная комиссарша, подозрительно вглядевшись в ее лицо, вышла в прихожую и остановилась у столика, на котором, как помнила Аглая, лежала тетрадка, куда Глаша записывала клиенток Лазарева.

– Как ваша фамилия, мадам? – крикнула Лариса из прихожей и раскрыла тетрадь. И тут же, не дожидаясь ответа, воскликнула – Да нет у него никакой записи аж до полудня! Кто вы такая и что тут делаете?

По коридору меленько протопали торопливые Глашины шаги, донося ее голосок:

– Ваше превосходительство, товарищ комиссар, не извольте беспокоиться. Это наша новая кухарка, она в приемную переодеться зашла. Я вот ей платье несу…

И, словно ангел-спаситель во плоти, в дверях возникла Глаша, которая и в самом деле держала на вытянутых руках темно-коричневое платье и такие же фартучек с наколкой, какие были надеты на ней.

– Ах вот что… – процедила Лариса, мигом теряя к Аглае всякий интерес. – Нашли место для переодеваний, однако. Вы бы еще в кабинете самого Ивана Григорьевича переодеваться решили!

– Как же возможно, ваше превосходительство? – с преувеличенным испугом воскликнула Глаша. – Никак невозможно!

Лариса хмыкнула и удалилась.

Глаша покачала головой, облегченно вздохнула и повернулась к Аглае:

– Ой, я уж думала, она тебе глаза выцарапает. Будь с Иван Григорьичем поосторожней – он ведь ни одной юбки не пропускает, ему все равно, что клиентка, что прислуга.

– И тебя не пропустил? – усмехнулась Аглая.

– Нет, обошлось! – Глашино хорошенькое личико так и расплылось в улыбке. – Говорит, я для него слишком проста. А мне и ладно. Больно нужно, чтобы товарищ комиссарша мне волосы повыдергала!

– А кому она их выдергивала? – с любопытством спросила Аглая. – Доктору? Дамам-клиенткам? Так это ж сколько волос!

– Ты думаешь, к нему только дамы ходят? – покровительственно поглядела на нее Глаша. – Нынешние- то барыни советские, жены теперешних начальников, командиров да комиссаров, они же чурки чурками! Они ж слова такого – «массаж» – в жизни не слышали. Им же скажи – перед доктором раздеться догола – они ж чеку сюда приведут! Нет, дурной нынче клиент, так сам доктор говорит. Народу у нас мало. Редко-редко кто из дам забредет морщины на мордашке разгладить, а то все по большей части мужчины – то радикулит кого разломит, то шею у кого сведет… И все вприпрыжку убегают, просто песни от счастья поют. У нашего доктора руки поистине волшебные, говорят, он вовсе обезножевших заставлял ходить. Что ему какой-то радикулит, в два счета вылечит! Да только мало платят, – Глаша вздохнула. – А если продуктами несут, то такой гадостью, что и в рот не возьмешь. У нас их барахлом целая кладовка заставлена. Ты туда не суйся, это только для блезиру, ежели с обыском придут, так пускай конфискуют. Там горох, керосин, селедка ржавая в газетах завернута… Я тебе потом другую кладовку покажу, потайную. Там и баранина, и мука белая, и масло сливочное, и сыры. Слава богу, господин доктор хорошо живет. Думаю, у него немалые сбережения сохранились от прежних времен. Сытно живет. И прислуге у него сытно!

– Сытно… – повторила задумчиво Аглая. – А все же прежняя кухарка отчего-то уволилась. Или ей товарищ комиссарша волосы выдирала, ревновала ее?

– Вот уж нет! – захохотала Глаша. – Она даже не против была. Я тут такого навидалась… ну чисто содом и гоморра. Но мое дело – сторона. Господа пускай как хотят забавляются, а мне дело делать надо. И ты это тоже усвой, девушка, если хочешь на теплом месте пристроиться. Хотя… чует мое сердце, ты здесь тоже не задержишься.

– С чего ты так решила? – озадачилась Аглая.

– Уж очень ты красивенькая, – простодушно сказала Глаша. – И вид у тебя благородный. Не на кухарку похожа, а на барышню. Или Иван Григорьевич тебя в постель затащит, и тогда товарищ комиссарша тебя со свету сживет, или не затащит и выгонит за неуступчивость. А может, с матросами сбежишь. Как Наташка.

– Какая Наташка? – с самым незаинтересованным видом спросила Аглая, хотя сердце ее так и подскочило.

– Прежняя кухарка. Она тоже вроде тебя была. По виду из благородных. Кофей отменно варила! Как раньше, при царе-батюшке, в кофейне на Большой Покровке подавали. Я-то не пробовала, но так доктор говорил. А вот ни суп, ни кашу она толком сварить не могла. Но Иван Григорьевич никогда ее не бранил, видать, сильно она ему нравилась. И что ты думаешь? Наташка возьми да и сбеги с матросом! Ну, уж у него-то снисхождения не жди, он небось не потерпит подгорелой каши!

– Да разве матросы кашу едят? – изумилась Аглая.

– А что ж они, по-твоему, едят? – не меньше изумилась Глаша. – Кашу, само собой. Пшенки котел наварят – и ну наворачивать.