мысли по движению ног, повороту корпуса, положению рук! За несколько месяцев Аркадий в совершенстве изучил молчаливый язык боя. Теперь и для него не было секретов на ринге. Теперь он точно знал, когда необходимо сжаться в пружину, и — удар короткий, резкий, последний в мачте. Но что он мог сделать? Хочешь учиться — мирись с системой мосье Жака. Да, его хозяин неплохо наживался на боксе. Сборы не были основной статьёй его дохода. Подумаешь, три-четыре сотни франков в день! Пустяк. Главное — тайный тотализатор. Подручные Жака заключали пари со зрителями. Они точно знали, в каком раунде и кто победит. «Бокс-клуб» был далёк от настоящего спорта.

Но ведь был же где-то настоящий честный бокс! Без дельца Жака, без его потнолицых помощников. Был, и о нём много рассказывал Аркадию Гастон. Но пока делать нечего. Контракт. Он тянул Аркадия, как тянет покойника на дно колосник. Ещё целых пять месяцев Харлампиев должен работать на Жака. Целых пять.

Есть деньги — и лавочники начинают смотреть на тебя с уважением. Мадам Николь не скупилась на похвалы свому постояльцу. О, Аркадий честный парень, и её племянник сказал, что он будущий чемпион, значит, скоро к нему поплывут большие деньги! Он будет, как Карпонтье, иметь свою виллу и автомобиль.

Но пока до виллы было далеко. Слава богу, что куплены костюм, пальто и две пары ботинок! И, конечно, краски.

Гоген. Он был кумиром Аркадия. Он впервые увидел живописца в Москве. В затянутых коврами залах щукинского особняка. Казалось, само солнце жило на его полотнах. Чёрная синева, песок коричневый, как тела таитянок, тяжёлые стены прибоев.

Аркадий очень любил этого необыкновенного художника с руками, пахнущими смолою и красками, с хмурыми глазами и широкой грудью матроса.

После его полотен не хотелось брать кисть в руки, становилось стыдно. И начатая картина казалась подслеповатым ярмарочным лубком, и тогда Аркадий безжалостно смывал краски и заново грунтовал холст и работал, работал, работал.

А мэтр Арну щурил глаз, посмеивался в усы.

— Из вас выйдет толк, мой юный гладиатор, работайте. Идите на улицы и рисуйте жизнь. Пишите каштаны, лопающиеся на жаровнях, пишите лица, налитые красным винным соком. Идите. Идите. Наш город — лучший учитель.

И Аркадий уходил и вновь сливался с толпой вечного города, который открывал перед нами все свои тайны. Днём живопись. Но утром… Гастон не прощал опозданий.

— Работа есть работа. Всё остальное потом.

И снова уход от удара левой, серии ударов, положение корпуса и ног.

Теперь Аркадий уже не был спарринг-партнёром. Он дрался на равных. Жак выпускал его против чемпионов парижских округов. Каждый бой — победа. Каждый бой — доход. Жак делал правильную ставку. Ведь никто не захочет рисковать деньгами, «играя на русского»!

Обычно Жак обедал на Итальянском бульваре в ресторане «Риллард». Но в этот день он должен был встретиться с Ришаром и Анри.

Дело было настолько важным, что не хотелось рисковать. Ведь мало ли кто мог их увидеть, и тогда… Чёрт его знает. Ведь на Итальянском бульваре редакция «Фигаро»! Не дай бог, пронюхают репортёры, хлопот не оберёшься.

Втроём они встретились в баре у ворот Майо, выпили по абсенту и уселись в новую машину Ришара.

Жак завистливо погладил подушку из голубой кожи.

— Я бы на твоём месте купил бы авто поскромнее.

— Вот и покупай. — Ришар выплюнул сигару, — а меня вполне устраивает это.

— Выброшенные деньги.

— Тогда вылезай и садись в омнибус.

— Да бросьте вы! — маленький чёрный Анри, похожий на жука, возмущённо всплеснул руками. — Как ни соберёмся, всё одно и то же!

— Просто Жак завидует.

Жак промолчал, он ненавидел Ришара. Завидовал его элегантности, широте, неизменной удаче в делах.

«Здесь бьешся как рыба об лёд, чтобы заработать лишнюю тысячу франков, а таким, как Ришар, они сами лезут в карман. Ну где справедливость!»

— Просто ты трус.

Жак вздрогнул, Ришар словно читал его мысли.

— Да, да, трус, ты боишься играть по-крупному. Боишься за каждый сантим. Но ничего, я тебе покажу, как нужно печатать тысячные бумажки, — Ришар обернулся, подмигнул Жаку.

Наконец машина вырвалась из городской толчеи на берег Сены. После парижского шума тишина была ошеломляющей, даже ругаться не хотелось.

— Ну вот мы и приехали, — Ришар свернул к маленькой харчевне, стоящей на самом берегу. За домом начинался сад, от сетей, вывешенных на веранде, остро пахло тиной.

Обедали молча. Петух в розовом «божелэ» удался на славу, белое лаурское вино было восхитительно.

— Ну что ж, поговорим о деле, — Анри выпил рюмку, языком растёр по нёбу сладкий огонь. — Чёрт, а ликёр у него отличный!

— Успеешь, — Ришар отодвинул бутылку, — Слушай, Жак, у тебя есть какой-то прекрасный парень.

— Есть. Гастон говорит, что из него выйдет толк.

— Понятно, Гастону можно верить.

— А в чём дело?

— Пора кончать с Марселем.

— Но…

— Что «но»? Что? Я знаю, что ты хочешь сказать, Марсель чемпион Франции. Но ведь он стареет, а как известно, с годами портится характер, он стал несговорчив. Его пора убрать, а у Анри найдётся новый чемпион.

— Но при чём здесь мой русский?

— Есть план, можно крупно заработать.

…Случай был неслыханный — мосье Жак впервые пришёл на тренировку! Даже невозмутимый Гастон удивился до крайности.

— Привет, друзья. Гастон не смотрите на меня как на огнедышащего дракона. У меня бессонница.

— Ясно, — тренер снял «лапы». — В чём дело, шеф? Вы нам мешаете.

— Я как вижу, наш маленький русский в прекрасной форме.

— Как всегда.

— Отлично. Аркадий, вам выпала большая честь — вы будете драться с чемпионом Франции.

— Условия, — Аркадий вытер перчаткой пот со лба.

— Ляжете в одиннадцатом. Пятьсот… нет, восемьсот франков.

Для Аркадия это была почти астрономическая сумма. На такие деньги он мог прожить почти полгода, посвятив себя только живописи. Нужно получить эти деньги. А там…

— Согласен.

— Ну вот и отлично!

Жак хлопнул Аркадия по мокрой спине.

— Итак, через три дня.