третий…
Начальник охраны громко чихнул, а Глория воспользовалась паузой и вставила:
– Время покажет, кто из нас прав.
– Разумеется, ты! Ты, ты и ты! Всегда ты!
– Выпей воды, – сухо посоветовала она. – У тебя начинается истерика.
Он вскочил и начал мерить шагами комнату. Его бесила та легкость, с которой Глория шла на поводу чужих домыслов.
– Ладно, – бросил он, остывая. – Надеюсь, ты не будешь оспаривать факт смерти Жанны де Ламотт, какое бы имя она ни носила?
– Не буду. Но Анна Ремизова…
– …это Анна Ремизова! – подытожил начальник охраны. – И никто другой! Она не прятала ожерелья. Она его в глаза не видела. Она опоздала родиться на двести с лишним лет!
Глорию было невозможно переубедить.
– Умирая, графиня де Гаше оставила зарубки, – упрямо заявила она.
– Зарубки! Ха-ха! Мы перешли на язык дровосеков? Какие зарубки?
– Метки… или знаки. Кому она могла их оставить? Самым близким на тот момент людям: Анне Сергеевне Голицыной и барону Боде, дальнему родственнику Крапивиных.
– Зачем ей было оставлять какие-то метки? – перебил Лавров. – Она умирала, в гроб бриллианты не заберешь. На том свете они без надобности. И вообще… я лично сомневаюсь в существовании этих камней. Вероятнее всего, алмазы из ожерелья были проданы еще во Франции или в Лондоне. Везти их в Россию через несколько границ – дурная затея.
Глория покачала головой.
– О чем тогда говорил с графиней де Гаше русский царь Александр I? Наедине и так долго? Уж не о реликвии ли Великих Моголов шла речь? – рассуждала она. – «Эрдэнэ», даже расколотый на части, мог бы спасти династию Романовых. Ведь падение империи и трагедия царского дома были предсказаны еще монахом Авелем[9].
– Очевидно, у графини не оказалось при себе реликвии. Иначе бы она царю не отказала.
– Шесть сотен бриллиантов в скромной дорожной поклаже не спрячешь, а вот пять камушков… вполне, – задумчиво произнесла Глория.
– Бред, – фыркнул Лавров. – Чепуха.
– Едва в столице стало известно о кончине де Гаше, из Санкт-Петербурга в Симферополь срочно поскакал генерал Дибич, – невозмутимо продолжала она. – Как думаешь, зачем? Отдать последние почести безродной француженке? Вряд ли. Дибич привез губернатору депешу от Николая I. Александр-то к тому времени умер, но сообщил своему преемнику кое-что важное о французской графине. Новый царь потребовал от губернатора по прибытии к нему нарочного, отдать тому синюю шкатулку «в том виде, в каком она осталась после смерти Гаше».
– Откуда такие сведения?
– Из дневника компаньонки Анны Сергеевны Голицыной.
– Где ты его взяла? – изумленно спросил Роман.
– Нашла среди рукописей, собранных Агафоном. Он случайных бумаг не хранил.
– Скажи еще, что он заранее знал, кто поселится в его доме и станет читать его бумаги. Скажи, что он все предвидел наперед.
Глория промолчала. Это разозлило Лаврова. Проклятый Агафон каждый раз умудряется перейти ему дорогу! Глупо ревновать к мертвому, но…
– Ладно, что было дальше с этой синей шкатулкой? – насупился он.
– Губернатор тотчас же отправил чиновника в Старый Крым с приказом изъять все шкатулки, принадлежавшие покойной графине. Были допрошены ее душеприказчики, в том числе барон Боде. Он, якобы, предъявил взятую себе на память синюю шкатулку. Но того, что искали, в ней, надо полагать, не обнаружили. Ибо! По поручению самого Бенкендорфа было проведено повторное тщательное дознание.
– Даже так?
– Начальник Третьего отделения[10] повторного расследования по пустякам не назначает, – подчеркнула Глория.
В подтверждение своих слов она достала из шкафчика несколько ветхих пожелтелых листков и положила на стол перед собой.
– Вот… читаю дословно: Бенкендорф в письменном распоряжении указал, что «на некоторых лиц, находившихся в дружеской связи с умершей близ Феодосии графинею де Гаше, падает подозрение в похищении и утайке бумаг ее»! В связи с чем он приказывает произвести розыскные действия.
– Если компаньонка пишет правду, значит, это были очень ценные бумаги, – признал Лавров.
– Какой смысл компаньонке лгать?
– Почему же эти «ценные бумаги» не изъяли у Гаше при жизни? Зачем было ждать, пока она умрет?
– Хороший вопрос, – кивнула Глория. – Я тоже задалась им.
– И какой вывод ты сделала?
– Никто из агентов тайной полиции так и не выяснил толком, что привезла с собой в Россию загадочная француженка. Как изымешь то-не-знаю-что? Я думаю, после ее кончины заинтересованные лица надеялись отыскать в синей шкатулке, с которой графиня не расставалась, те самые
– Для кого? – не понял Лавров.
– Для самой себя.
– Это уж ты хватила через край, – возразил он. – До такого ни один царский агент не додумался бы. Ему бы просто в голову не пришла абракадабра типа
– На то и был расчет. Только зря ты недооцениваешь людей, Рома. Что касается Жанны де Ламотт де Гаше, она не заблуждалась на их счет и обставилась соответствующим образом. Представь себя на ее месте. Ты умираешь, родни у тебя нет, родового имения тоже… где тебя похоронят, неизвестно. Зато у француженки не было сомнений, что после ее смерти начнутся поиски пропавших камней. Кому она могла бы довериться?
– Никому, – покачал головой начальник охраны.
– Правильно. Довериться некому, а
– …она их зашифровала.
– Но сделала это хитро и тонко, – кивнула Глория. – Графиня заранее подготовилась к своему уходу. Ума ей было не занимать, она понимала, что всех ее друзей-приятелей непременно допросят: и княгиню Голицыну, и барона Боде, и слуг. Поэтому ход с «синей шкатулкой», скорее всего, был отвлекающим.
– Для отвода глаз? – забыл о своем скепсисе Лавров.
– Именно! Похитить у беззащитной женщины шкатулку проще простого, вряд ли искушенная в интригах Жанна хранила бы в ней нечто действительно ценное.
– Пожалуй, да…
– Значит, графиня оставила
Начальник охраны ощутил, как покрывается испариной. Загадка казалась ему неразрешимой и в то же время невероятно опасной.
– В синей шкатулке камней точно не было, – пробормотал он. – Это ясно. Но все остальное… полный