исполнив попурри из хорошо знакомых мелодий, начиная с неподражаемой «Голубой рапсодии» Гершвина, и кончая самыми модными эстрадными песенками. Все умоляли ее не останавливаться.
— Нет, нет, хватит! — Мейзи встала и закрыла крышку фортепиано. — Спасибо за то, что вы были такими милыми слушателями, — тепло добавила она.
И когда она снова встала рядом с ним, Раф понял, что Мейзи Уоллис завоевала расположение его семьи.
— Все было не так уж плохо, правда? — сказал Раф.
Мейзи сидела на диване и, сбросив туфли, растирала ноги.
— Кажется, — спокойно ответила она.
— Ты сказала это так, словно чего-то недоговариваешь.
Она взглянула на него.
— Это было нечестно, — она вздохнула. — Я не слишком довольна собой.
— Ты блестяще выступила.
Мейзи поморщилась.
— Все это — только вершина айсберга.
Она расстегнула бриллиантовое ожерелье.
— Спасибо. — Мейзи протянула Рафу украшение. И вдруг неожиданно взглянула ему прямо в глаза. — Ты сам сказал это так, словно чего-то недоговариваешь…
Он пожал плечами.
— Возможно, имел в виду, что сегодня ты была Мейрид, а не Мейзи.
— А Мейрид тебе не нравится, правда?
— Я так не говорил, — возразил он, — не знаю… возможно, это как-то связано с тем, что первой я встретил именно Мейзи.
Или с тем, что Мейрид напоминает о Тиме Диксоне? — невольно подумала она и вздрогнула.
— Что случилось?
— Ничего, — пробормотала она. — В действительности, я один и тот же человек. Люди должны либо принимать меня такой, какая я есть, либо забыть обо мне.
— И я? — резко спросил он.
Она встала и подняла свои туфли.
— Нет, Раф, не ты. Ты сделал очень много, буквально собрал все по кусочкам…
— Мейзи, — сказал он севшим голосом и остановился, зная, что единственный способ снять напряжение между ними — обнять ее, поцеловать, прижать к себе и сказать… что?
Что Мейрид привлекала его и волновала? Потому что была более загадочной, чем Мейзи? Но что было у нее на уме? Не был ли он, до сих пор, опутан шелковыми сетями?
Не продолжает ли она все еще любить Тима?
Он стиснул зубы.
— Мейзи, давай подождем до окончания срока твоей беременности. Пусть будет все по порядку. Мы сделали то, что должны были сделать, и оба нуждаемся в передышке.
Она посмотрела на туфли, которые держала в руке.
— Конечно. Спокойной ночи, Раф.
Он смотрел ей вслед, и ему нестерпимо хотелось остановить ее, отбросив все условности. Но вместо этого Раф пересек комнату, плеснул бренди в бокал и уставился в его янтарную глубину.
Спустя два месяца они уже жили в доме, где, только что, закончился ремонт.
Мейзи, сидевшая за фортепиано, вдруг закрыла лицо руками, и слезы хлынули из ее глаз. Пес, свернувшийся на полу рядом с ней, поднялся и положил морду ей на колени. Это был шестимесячный щенок колли, которого она назвала Весли, а коротко Вес.
Это был живой пример того, что сделал ее муж, чтобы доставить ей удовольствие. Было и многое другое.
Раф поселил в доме помощницу по хозяйству, чтобы Мейзи никогда не была одна. У сорокалетней, незамужней Грейс Харди был опыт по уходу за детьми. Мейзи вскоре подружилась с ней, обнаружив, что у них два общих увлечения: Грейс обожала готовить и любила музыку, пела в хоре.
Мейзи подружилась и с садовником и часто работала под его руководством в саду.
«Мэри-Лу» стояла теперь у пристани возле дома, и они иногда устраивали роскошные выходы в море, всегда в обществе Сони и ее детей.
Соня — и Мейзи верила, что это было не только в угоду брату, а из искренней привязанности, — стала ее близкой подругой. Они вместе ходили по магазинам, в кино и на концерты, вместе обедали в уличных кафе. Иногда приглашали друг друга в гости. Мейзи давала Сесилии уроки фортепианной игры и часто оставалась с детьми.
Она познакомилась с Лаэмом, мужем Сони, который ей тоже очень понравился. Мейзи лишь недоумевала по поводу того, что заставило Соню расстаться с ним.
Мейзи не сомневалась, что новость о ее беременности была встречена хорошо. Ей только очень хотелось спросить Рафа, знают ли его родственники о том, кто отец ее будущего ребенка. Но поскольку никто и никогда не упоминал при ней имя Тима Диксона, Мейзи подумала, что Раф закрыл для себя эту тему, и решила сделать то же самое.
История с островом Тонга никогда не всплывала. Как и предсказывал Раф, как только было объявлено об их женитьбе, эта история сразу стала малоинтересной для газетчиков.
Мейзи не оставляла и занятий музыкой. Она наняла преподавателя и с энтузиазмом принялась готовиться к диплому магистра.
Вроде все было в порядке. Но сейчас, на восьмом месяце беременности, она сидела за фортепиано, и ничто ее не радовало.
Причина была одна — Раф.
Да, он был добр, интересовался ее жизнью, но Мейзи чувствовала, что между ними — каменная стена, и это доставляло ей почти нестерпимую боль.
Он редко бывал дома, но, даже находясь в Брисбене, не всегда ночевал в доме, а пользовался своей квартирой, доставляя Мейзи новое мучение. Может быть, у него была любовница, а если и так, разве она могла осуждать его?
Конечно, она не нужна ему вот такая — грузная, расплывшаяся и неповоротливая. Да и кому бы она была нужна?
Ни детская комната, которую они с Соней декорировали, ни покупка детских вещей, даже мысли о малышке — ничто не помогало ей. И Мейзи начала задумываться о том, годится ли она, вообще, для роли матери.
Она все больше осознавала, что как мать-одиночка испытывает страшное духовное одиночество, даже при той беззаботной жизни, которой жила. Никто не мог восполнить отсутствующее звено — необходимую духовную связь с отцом ее малыша, — и это делало ее такой одинокой.
— Эй, кто-нибудь есть дома?
Мейзи поспешно вытерла лицо, а Вес встал, тявкнул и завилял хвостом.
В кабинет, превращенный в музыкальный салон, вошла Соня, которая, несмотря на бодрый голос, выглядела осунувшейся.
— Что случилось? — спросила Мейзи.
— Ничего. Я в полном порядке. — Соня потрепала Веса и добавила: — Что мне сейчас нужно, так это выпить чего-то крепкого.
— Садись. Сейчас налью. — Мейзи встала, взяла хрустальный стакан, плеснула в него бренди и протянула Соне. — Что произошло?
Соня отпила глоток и хмыкнула.
— Лаэм попросил дать ему развод, — сказала она, и слезы потекли по ее щекам. — Я сама во всем виновата!
