– Эге, какой храбрый, – весело сказал Гогоришвили, раздвинув кусты шиповника, приятно взволнованный, что произнесли имя сына. – Даутбек тебе не помог, а его отец непременно поможет. Оставайся здесь до прибытия князя Палавандишвили, затем – к Моурави от меня почетным гонцом, все расскажешь, что увидишь здесь. Ну, Иванэ, угощай гостей!
И, подтолкнув Арсена к двери, вошел за ним в дом обрадованного Иванэ, сопровождаемый гурьбой старых, средних и молодых дедов.
Принимая от раскрасневшейся Натэлы рог с вином, отец Даутбека пожелал этому очагу ни при каких испытаниях не распылять семьи: зола – золой, кровь – кровью.
Осушая роги, деды согласились: что правда, то правда.
– Семья, Натэла, – продолжал Гогоришвили, указывая на деда-бодзи, – это столб, на котором держится наша жизнь. И долг женщины – сохранять очаг, сохранять отца детям, мужа себе. Иначе, что бы ни делала, все в полцены пойдет.
Пьяный от счастья, Арсен в этот миг понял, что достиг перевала своей судьбы, позади черный туман ошибок, впереди свет зари надежды. И он мысленно выхватил из ножон кинжал и поклялся на его стали жизнь отдать за Моурави, за азнаурское сословие.
А довольный отец Даутбека думал: «Вот семью спас, и это хорошо». Он знал, что по приезде в Носте Натэла собрала девушек и обучала их верховой езде: брать на галопе двойную изгородь и рубить на ветру лозу, утверждая, что конь помог ей обрести уверенность в своей силе, помог защитить женскую честь.
Стрелять из лука их учил Заур, молчаливый, но отзывчивый муж Вардиси. А катать тонкий войлок для бурок – бабо Кетеван, прожившая столько же лет, сколько и граб, задетый молнией, что стоит у самого поворота дороги.
В короткое время Натэла снискала к себе любовь и уважение своих сородичей и прослыла джигитом, под стать самым отчаянным, и покорной дочерью воинственного Носте. Взглянет, будто роза к ногам упала.
Обо всем этом знал отец Даутбека и решил вернуть ей счастье, ибо Арсена она любила, любила всем своим горячим сердцем… И во имя этой любви не позволила сердцу трепетать от жалости.
Если кое-что из утвари в замке еще оставалось, то после настойчивых призывов умного друга к покорности старики решительно попрятали в тайниках все до последнего медного таза, заменив его треснувшей глиняной чашей.
Гогоришвили притворялся ничего не видящим, но беспрестанно тревожился, как встретят здесь посланников царя.
Ждать пришлось недолго. Дня через три в Носте въехал молодой князь Палавандишвили с важными писцами, с гзири, сменившими папахи на шлемы, с деловитыми нацвали, суетливыми сборщиками и личными слугами, мечтавшими попировать.
Приподнявшись на стременах, князь с изумлением взирал на унылое Носте – пустынные улички не оглашались не только приветствиями, но даже криками обычно везде снующих мальчишек. «Что такое? Неужели вымерли?» – не без волнения подумал князь.
Из жилищ стали выползать сначала старики, потом помоложе. Унылые лица и бедная одежда мало соответствовали славе богатого Носте.
Дед Димитрия и прадед Матарса подошли к князю, сняли бараньи шапки, учтиво поклонились и бесстрастно спросили, откуда и куда благородный князь держит путь.
Тут Палавандишвили пожалел, что не послушался совета старшего нацвали и не отправил вперед гонцов – предупредить о приезде в Носте нового управителя и о возвращении владения Саакадзе в царскую казну.
Услышав об этом сейчас, сбежавшиеся ностевцы так и остались с разинутыми ртами, якобы от изумления. Больших усилий стоило Гогоришвили не расхохотаться. «Бала», – незлобиво подумал он.
– Кто здесь главный? – с нарочитым спокойствием спросил князь, играя драгоценной нагайкой.
– Никто, князь. Живем, как кто хочет, – вздохнул дед Димитрия. – Не меня оставил Моурави стеречь замок, но, может, я главный?
– А за Носте кто надзирает?
– Почему должны надзирать? И так не убежит.
– Не убежит? – вскипел гзири, забыв, что на нем не папаха, а шлем, и для лихости силясь сдвинуть его набекрень. – Что ж вы, ишачьи дети, никому подати не платите?
– Большое спасибо, гзири! Давно, со времен царствования Десятого Георгия, не слышали приятные слова, потому забыли, что мы «ишачьи дети».
– С тех пор как наш Моурави благородным хозяином Носте стал…
– Вот огрею тебя нагайкой!
– Сегодня? – озабоченно осведомился дед Димитрия.
– Лучше на пасху, – посоветовал прадед Матарса. Ностевцы зафыркали и, подталкивая друг друга, разразились неудержимым смехом.
– Сам ишачий сын! – вконец озлился на гзири дед Димитрия. – Ты где видел, чтобы стариков нагайкой грели? В Иране? Сто евнухов тебе на закуску!
– Подожди, народ! – поспешил выступить вперед Гогоришвили. – Если от царя, светлый князь, прибыл, почет тебе ностевцы окажут, послушание тоже.
– Ты кто такой? Старший в Носте?
– Нет, светлый князь, я азнаур Гогоришвили; приехал спросить ностевцев, нет ли вестей о Моурави: возвращается он или еще нет.
– А тебе, азнаур, какое дело до Моурави? – вызывающе начал было нацвали.
– Я не тебе отвечаю, и ты за князя вперед не лезь!
– Тогда мне скажи, почему интересуешься Моурави?
– С большим удовольствием, светлый князь. Мой сын – из «Дружины барсов», Даутбек, – при Моурави живет. Боюсь, если турки пожалуют, долго не увижу.
– А тебе откуда известно, что турки придут? – Палавандишвили насторожился и, как бы невзначай, вложил нагайку в цаги.
Нацвали обменялся с гзири выразительными взглядами: воинственность в этом логове «барса», как видно, была преждевременна.
– Ниоткуда, князь, неизвестно. Только нрав чертей полумесяца хорошо известен: раз персы ушли, значит, дорога свободна.
– Выходит, твой сын выйдет встречать?
– Иначе не поступит! Раз враг удостоит Картли огнем, непременно с мечом встретит. Только не об этом сейчас разговор. Уже ностевцы проведали: пока турки не идут. Моурави опасаются.
– По-твоему, азнаур, царя не боятся?
– Как можно, князь! Наш светлый царь крепкую десницу персам показал, а почему туркам не захочет?
– Вижу, ты здесь свой человек… раз отец «барса». Скажи, кто старший?
– Старший – сборщик Заур; а всяких гзири, нацвали здесь не держат, все сами знают свое дело.
– А где сборщик?
Вперед с достоинством выступил муж Вардиси.
– Я, благородный князь, сборщик.
– Ты? Почему же, когда спрашивал, молчал?
– Забыл, что сборщик я: давно собирать нечего, разве что пузыри на реке.
– Выходит, для своего удовольствия воздух глотаете? – насмешливо проговорил приезжий сборщик.
– Чтоб сын черта такое удовольствие имел! – Пожилой Павле сплюнул и растер ногой. – Война с друзьями царя Симона, да насладится он раем Магомета…
– Не насладится! Кланяться аллаху нечем – голова у черта в ногах осталась.
Ностевцы смеялись, но глаза их были затуманены. Князь благосклонно взглянул на прадеда Матарса. Гогоришвили поспешил пригласить князя отдохнуть с дороги. За приезжими в замок Саакадзе отправились почетные старики и пожилые, злорадно предвкушая изумление князя.
Широкая тропа, миновав подъем, привела конную группу к воротам, окованным железом, за которыми
