делаете? Вам нужны деньги?
— Я не могу вас заставить, и вы вправе отказаться. И все же я рискнул обратиться к вам и предложить свои услуги. Деньги меня не волнуют — можете заплатить мне сколько захотите, а можете не платить вообще. Я просто хочу помочь. Готов предоставить рекомендации, а еще вы можете позвонить в Государственный лицензионный комитет и справиться обо мне.
— Как насчет подруги, которая работает учительницей? Она существует на самом деле?
— Нет. Но обещаю, больше я лгать не буду. Мне нужно было попытаться объяснить вам, как и чем я могу помочь.
Тут я заметил, что лицо ее стало мягче, и она кивнула.
Сердце у меня сильно колотилось. Да, я рисковал, но риск был оправдан — она, кажется, готова пойти мне навстречу. Терапия обещала быть трудной для нас обоих. Но ставки были слишком высоки — я не мог ей позволить оставаться в том состоянии, в каком она находилась. И был убежден, что мы можем достичь значительных успехов.
Я отвернулся, чтобы вынуть из бумажника визитку.
— Итак, позвольте мне сказать… — Я повернулся, и она плеснула мне в лицо из своего стакана. Глаза обожгло алкоголем и каким-то кислым соком, я схватил с барной стойки салфетки, чтобы вытереть их.
— Энни, что случилось? — С трудом разлепив глаза, я увидел, как бармен схватил ее за руку в тот самый момент, когда она швыряла в меня стакан. Я поднял руку, чтобы защититься, а бармен вновь спросил: — Энни, что он сделал?
— Да пошел ты, отпусти меня! — закричала она.
— Эй, эй, полегче, Энни, успокойся, что за… — теперь уже ему пришлось уворачиваться от летящего в него стакана. Он наклонился, стакан попал в ряд других стаканов позади него, раздался грохот разбивающегося стекла. Она себя совершенно не контролировала.
Типичный случай.
— Да идите вы оба к чертям собачьим! — истерично крикнула она. Рывком вытащив из кошелька деньги, бросила их на стойку.
— Пожалуйста, миссис Янг, — сказал я. — Я могу помочь.
— Если увижу вас еще раз — вызову полицию, — и вылетела из бара как ураган.
— Послушайте, мистер, что происходит? Что, черт возьми, здесь происходит?! — кипятился бармен.
Я не отвечал. Взял со стойки еще несколько салфеток и, вытирая лицо, подошел к окну.
Я увидел, как нетвердым шагом она подходит к сыну, который ждал ее неподалеку со школьным рюкзаком в руках. Значит, это место встречи. Я задался вопросом, как часто мальчик должен там стоять в ожидании матери? Я представил себе, как в холодные январские дни парень топчется на морозе, дышит в ладони, чтобы согреться…
Она жестом велела ему следовать за ней. Очевидно, у них было запланировано что-то еще, он протестующе поднял руки и показал на спортивный магазин по соседству. Нет, она не собиралась идти с ним сегодня в этот магазин. Схватив его за руку, она потащила сына за собой. Он было уперся — но она оглянулась с явным намерением его ударить, и он покорно пошел к машине. Я видел, как он пристегивается и украдкой вытирает слезы.
Я тоже вышел и направился к своей машине. Мне нужно было вернуться в отель и подумать. То, что произошло, было неожиданно и обескураживающе, но мне приходилось иметь дело и с более сложными случаями. В конце концов, все это — лишь часть моей работы. Работы терапевта.
На следующее утро около шести я припарковался на пустыре, за кафе «В гостях у Этты», неподалеку от дома Аннабель. Я занял такую позицию, что она не могла меня видеть: если бы увидела меня или мою машину, она ни за что не открыла бы дверь. И тогда ничего бы не вышло.
Утро было прохладным и ароматным — пахло сосной и влажной землей. Стояла весна, несмотря на ранний час, было уже светло, и я без труда нашел дорогу.
Я пытался представить себе, какой была жизнь Аннабель до того, как умер ее муж. До того, как в нее вселился «неме». Почему-то мне казалось, что она была жизнерадостной хохотушкой, заботливой матерью и хорошей женой — и совсем не походила на ту Аннабель, которую я знал сегодня: усталую, злую, подверженную вспышкам неконтролируемой ярости.
Спрятавшись за кустами, я ждал — вокруг были россыпи красных цветов, кажется, они называются камелии. В шесть тридцать ее сын открыл тяжелую дверь и вышел, в руках у него был набитый учебниками школьный рюкзак. Он пошел по дорожке в сторону шоссе — видимо, собираясь сесть в школьный автобус.
Когда он скрылся из виду, я вышел из своего укрытия и поднялся по лестнице к дому.
Готов ли я?
Этот вопрос я задавал себе снова и снова.
Всегда остается малая толика сомнения — всегда.
Но я не мог отступить. Моя миссия состоит в том, чтобы помогать людям, спасать их. Я способен выполнить такую задачу. Я знал, что делать.
Да, я был готов.
Нажав кнопку звонка, я встал так, чтобы меня не было видно в глазок. Я слышал шаги, слышал, как она подходит к двери и открывает ее. У нее была всего секунда, чтобы задохнуться от ужаса, когда она увидела черную маску налетчика на моем лице и нож с длинным лезвием в моей руке в перчатке.
Я схватил ее за волосы и воткнул лезвие ей в грудь — три раза. Потом перерезал горло — справа налево, потом слева направо, довольно глубоко. Так, чтобы смерть была быстрой и легкой.
Видит Бог, я не хотел, чтобы она страдала.
Делом об убийстве Аннабель Янг занимался Гленн Холлоу, прокурор Уэтерби. Он должен был предоставить суду доказательства вины Мартина Коубела и потребовать у уважаемого суда либо смертной казни для убийцы, либо пожизненного заключения.
С самого начала, с того момента, как получил сведения об убийстве из полицейского участка, Гленн с энтузиазмом взялся за дело. В свои сорок два года Холлоу выиграл много судебных процессов, в том числе связанных с самыми жестокими преступлениями, и его любили и судья, и СМИ. Это дело должно было стать его последним в Уэтербери, ибо он собирался участвовать в выборах генерального прокурора штата, и не было никаких оснований сомневаться в его победе.
Однако мысли о будущем не отвлекли его внимания от дела Аннабель Янг. В больших городах прокуроры сочли бы этот случай рядовым и погребли бы среди полицейских отчетов на своем рабочем столе. Не так было с Гленном Холлоу: он включил свою синюю мигалку и уже через десять минут был на месте преступления в доме миссис Янг — судебные эксперты еще собирали кровь и какие-то мельчайшие частички в свои коробочки.
Теперь он направлялся в здание суда.
Такие здания легко обнаружить и в Дулуте, и в Толедо, и в Шенектеди: невзрачный белый камень, плохая вентиляция, духота, протертый линолеум и зеленоватый электрический свет, который придает лицу такой оттенок, что хочется спросить: «Эй, ты хорошо себя чувствуешь?»
Холлоу был худощав, щеки у него чуть отвисли, а волосы были густыми и темными — в сочетании с бледным скуластым лицом это позволяло ответчикам считать его похожим на вампира. Люди более благосклонные сказали бы, что он напоминает Грегори Пека из «Моби Дика», только без бороды. Он был мрачен и о личной жизни никогда не распространялся — никто даже не знал, есть ли она у него, столь четко он отделял личное от профессионального.
Входя в офис судьи Бриэма Роллинса, он приветственно кивнул секретарше:
— Проходите, Гленн.
В кабинете сидели двое крупных мужчин.
Роллинсу было около пятидесяти пяти, его лицо было изрыто оспинами, а колючий седой ежик на голове уже несколько недель нуждался в стрижке. Он сидел в рубашке без рукавов, правда, в галстуке. Желтые подтяжки держали его коричневые штаны, задирая их кверху немного сильнее, чем
