Коубела. Он заставил ответчика признать, что тот был в психиатрической лечебнице всего один раз, подростком, и в последующем не обращался за помощью к профессионалам. Он не принимал нейролептиков.

— Они притупляют мою реакцию. А когда вы имеете дело с «неме», у вас должна быть хорошая реакция.

— Просто отвечайте на вопросы, пожалуйста.

Холлоу предъявил налоговые декларации Коубела за последние три года. Когда Такер заявил протест, Холлоу сказал, что решать судье:

— Ваша честь, если человек заполняет налоговую декларацию — это свидетельствует о том, что он в здравом уме.

— Это весьма спорно, — заявил ультраконсервативный судья, вызвав общий смех в зале.

Ох, притянуть бы тебя, думал Гленн Холлоу. Ладно, через несколько лет пребывания в должности генерального прокурора, когда будут сняты некоторые ограничения…

Судья сказал:

— Хорошо, приобщите их к делу.

— Это ваши декларации, мистер Коубел, не так ли?

— Думаю, да. Да.

— Из них следует, что вы прилично заработали за эти годы медицинской практикой. Около сорока тысяч в год.

— Возможно. Скорее всего так и есть.

— Значит, несмотря на свидетельства тех двух пациентов, которых мы выслушали, у вас достаточно много других пациентов, которых вы регулярно лечите и которые вполне довольны вашими услугами?

Коубел смотрел ему прямо в глаза.

— Вокруг очень много «неме». Кто-то должен бороться с ними.

Холлоу вздохнул:

— У меня больше нет вопросов, ваша честь.

Обвинение вызвало своего эксперта, психиатра, который обследовал Коубела и установил, что, несмотря на некоторые отклонения, он не является невменяемым с юридической точки зрения. Он хорошо отдавал себе отчет в том, что делает, когда убивал жертву, — прекрасно понимал, что убивает.

Такер задал эксперту несколько вопросов, но не стал устраивать перекрестный допрос.

К концу второго дня слушания во время короткого перерыва Гленн устремил взгляд на скамью присяжных: он работал обвинителем и прокурором уже много лет и за эти годы научился не только разбираться в юридических тонкостях, но и читать по лицам присяжных.

И сейчас, черт бы их побрал, они склонялись в пользу Такера. Холлоу видел, что они ненавидели и боялись Мартина Коубела, в их глазах он был монстром, а то, что он говорил, — слишком странно, это не вписывалось в стандартные представления о людях и жизни. О, Такер был умен. Он не стал делать из своего подзащитного жертву, не стал упирать на то, что его клиент в детстве пережил психологическую травму, — он только упомянул о трагической гибели его семьи.

Нет, он наглядно демонстрировал, что вот это существо, что сидит с ним рядом за столом, — даже не человек.

Как сказал его эксперт: «Реальность мистера Коубела очень отличается от нашей».

Холлоу вытянул ноги и уставился на носки собственных ботинок.

«Я проиграю это дело, — думал он. — Я его проиграю. И этот сукин сын через пять-шесть лет выйдет из клиники и начнет искать новую жертву».

Он был близок к отчаянию.

«Неме»… вот же дерьмо.

Судья отвернулся от своего помощника и спросил:

— Холлоу, мы можем продолжать? Вам есть что предъявить суду?

И в эту секунду прокурора осенило. Он на минуту даже потерял способность дышать — настолько ослепительной была перспектива, к которой вела пришедшая ему в голову идея.

— Мистер Холлоу?

— Ваша честь, не могли бы вы отложить заседание суда до завтра? Обвинению нужно время…

Судья Роллинс с сомнением посмотрел на часы, потом сказал:

— Хорошо. Заседание суда переносится на завтра на девять утра.

Гленн Холлоу горячо поблагодарил его и велел своим молодым помощникам собрать документы и отвезти в офис. Сам он быстро пошел к двери, очень быстро, но все-таки на бег перешел лишь тогда, когда здание суда осталось позади, — он полагал, что негоже присяжным видеть прокурора слишком взволнованным, а тем более бегущим.