Капитану даже в его возбужденном состоянии показалось забавным, что у всех у них были выколоты глаза. Этот выпад народного протеста, вероятно, означал: не видят и не хотят видеть люди верхов трудностей и забот низовой народной жизни! И все одним миром мазаны – и московские, и калиновские. Мимо этой выставки политической слепоты тащилась обыкновенная районная жизнь. Старики и школьники, алкоголики и старухи… Хоть бы миг внимания тем, кто выразил публично свое желание управлять ими.

Прошло пятнадцать минут.

Про десять минут он сказал, конечно, только для испуга – раньше чем через полчаса он работниц своих не ждал.

А вот одна девочка появилась. Вот уж кого не ожидал увидеть. Великая писательница земли южно- уральской собственной персоной. Узнала товарища капитана и увидела, что он ее увидел, так что свернуть в сторонку не получится. Захаров стал издалека ей кланяться, даже приотдал честь, прикоснувшись двумя пальцами к правой брови.

– А знаете, Варвара Борисовна, мне ведь с вами надо поговорить.

– А мне не надо.

– Ну, решать, кому с кем разговаривать, буду я.

– Только по повестке.

– Только. Ждите. Варвара Борисовна, а «москвичок» свой вы, может быть, мне продадите, для музея?

Спина женщины немного перекосилась, но она продолжила свой путь. Ее, конечно, испугала развязная болтовня капитана. Если он знает о том, что произошло, то бандиты уж точно знают. Она ждала их визита в любой момент. И почему-то значительно сильнее в тот момент, когда заседала у себя в студии, чем когда сидела дома перед телевизором. Свои дела она привела в порядок: архив опечатала, ответила на все письма. И продолжала считать, что поступила правильно в истории с бегством майора и американки. Елагин оставил ей номер своего телефона и адрес фирмы «Китеж», где ей могут помочь при неблагоприятных обстоятельствах. Но она понимала, что ни московским номером, ни вывеской самодеятельной археологической поисковой конторы от судьбы не защититься. От племянника она тоже не ждала подмоги, понимая, что подставила его, и только помалкивала, когда он на нее орал, выпучив глаза. Ничего, говорила она себе, если жизнь закончится так, как она заканчивается, это не так уж и плохо.

Стоило Варваре Борисовне скрыться за одним углом универмага, как из-за другого появились Лиза и Роза. Они бежали, подворачивая каблуки и на ходу натягивая дубленки.

– Брысь в машину!

– Куда едем-то, товарищ сутенер?

– Помалкивайте и слушайте.

– Слушаем.

– Едем в важное место. Будут солидные люди. Говоря вашим языком, папики. Работы будет немного, зато денег – много.

– Ты говорил про «по пятьсот».

– Не врал. Получите. Ваша задача – разогреть их, привести в состояние полной половой способности. Не исключена демонстрация лесбийских сцен, это заводит возрастных мужчин.

До этого все вопросы задавала Роза, а Лиза сидела на заднем сиденье, забившись в угол и чиркая зажигалкой. Услышав последнюю фразу, задала свой вопрос:

– А что вы подразумеваете под лесбийскими сценами? Захаров мгновенным рулевым приемом обогнал очередной трейлер.

– Господи, как будто не знаешь! Пообжимаетесь, а потом… а потом, например, Лиза будет лизать Розу. Кунилингнус, слышали?

– Ничью розу я лизать не буду.

– Да ладно тебе, Лизка, разберемся.

Капитан съехал на гравийку, ведущую к еловому урочищу.

– Смотрите, не подкачайте.

– Нет, таищь капитан, никого лизать я не буду, хоть я и Лиза.

– Ну, хватит тебе, – сказала Роза.

– Вы уж урегулируйте этот вопрос заранее, чтобы представление не сорвалось.

Их встретила Татьяна.

– Вот с ней договаривайтесь, – заявила гордая Лиза. – Я согласна только стонать.

Капитан отошел с горничной в сторону и провел с ней подготовительную беседу. Татьяна внимала ему сначала без восторга, но, услышав, видимо, сумму гонорара, коротко хохотнула:

– Ладно. Таньки грязи не боятся.

– Какой еще грязи?! – попыталась начать выяснение отношений Лиза, но капитан заорал на них благим матом, хлопая себя по боку, словно в поисках кобуры:

– Идите раздевайтесь, готовьтесь, все профсоюзные споры потом.

И это было сказано вовремя, потому что начался слет гостей.

Первым (и с шофером, что было досадно) прибыл кандидат Тимченко. Он вел себя покровительственно и снисходительно, как человек, уверенный, что должность от него не уплывет ни при каких обстоятельствах. Вошел внутрь, спросил чаю. Татьяна его обслужила, уже будучи всего лишь в простыне, обмотанной вокруг туловища. Кандидат с некоторой тоской наблюдал шевеление грудей под белой натянутой тканью. Чаю ему не хотелось, но он его похвалил, отхлебнув.

Вторым прикатил прокурор, сам за рулем, как и предполагалось стилем вечера. Незачем впутывать сюда лишних людей. Он бодро и громко говорил на крыльце, оббивая с ботинок снег. Потребовал водки. Спросил, где Сергей Янович, узнал, что «на подъезде», кивнул и отправился беседовать с Тимченко.

Дольше всех заставил себя ждать, а значит, и нервничать негодяй Шинкарь. Был момент, когда капитану показалось, что тот вообще не приедет, и тогда вся затея – к черту! Танкер недвусмысленно говорил о необходимости присутствия всех троих.

Кстати, вдруг задал себе вопрос Захаров, а зачем это Танкеру? В суете и хлопотах он как-то не удосужился об этом подумать. Что это будет – переговоры? компрометаж?

Впрочем, движение мыслей в бандитской голове – вопрос темный, и пустое дело – тратить время на его разрешение. Очень скоро все скажется само.

Шинкарь наконец прибыл.

Капитан, помня указания нового тайного начальства, гнул спину изо всех сил. Сам открыл дверцу машины, рассыпался в сообщениях, что все уж в сборе, банька истоплена – лучше не бывает. И прочие радости тоже наготове.

– Ладно. А где Сергей Янович?

– Звонили. На подъезде.

Шинкарь поглядел по сторонам, причем с явным недоверием. У Захарова заныло внутри. Уедет.

– Я пока здесь побуду.

– Никак нельзя.

– Что значит нельзя, что это за правила?

У Захарова слиплось в горле, но он пересилил себя:

– Традиции дома. Сергей Янович любит являться сюда как в римские термы. Вы увидите – там внутри все мрамор. И гости уже в надлежащем виде.

Шинкарю не понравилось, что своим замечанием капитан как бы намекает на то, что прежде подполковник не был допущен в высший круг. Захаров продолжал осторожно дожимать его сопротивление:

– Сергей Янович – человек стиля и особой манеры – крайне внимателен к мелочам, его можно просто ранить в сердце не тонкой выходкой, нарушением бонтона.

Подполковник Шинкарь слышал прежде слово «бонтон», но не знал, что оно значит, поэтому решил больше не спорить, а то и правда что-нибудь нарушишь. Вошел в залу к остальным гостям. Солидно поздоровался. Перекинулся парой слов с одним, с другим. О перестановках в городском совете, о позиции единороссов и коммунистов, о болезни председателя городского совета, случившейся так некстати, – или для кого-то слишком кстати.