не был допущен к работе. Часов в девять к вокзалу подошел поезд из нескольких мягких вагонов, на собранных чуть не со всей области «зисах» гостей повезли на завод. Они обошли цеха, совещались с директором и с представителями из Москвы. Один из немцев на плакате, висевшем в цеху, заметил грамматическую ошибку и, к конфузу сопровождавших русских, обратил на нее их внимание. Рабочие ворчали и смеялись, что заставляют для немцев наряжаться.
В Рыбинске Волгострой НКВД строил мост через Волгу; километрах в десяти выше, около деревушки Переборы, плотину. Вторая плотина, с гидростанцией, строилась в устье Шексны — за Обеими начиналось огромное, почти до Череповца и Весьегонска, водохранилище — «Рыбинское море», образовавшееся на территории между притоками Волги Шексной и Мологой. Рыбинское море затопило много сел и деревень — лес от разборки домов этих селений и вырубленный на затопленных местах и заготовлял наш участок.
Заведующим участком был некто Кравец, одессит, еврей лет пятидесяти. До революции у него было собственное лесное дело; окончив институт и став инженером-строителем, Кравец продолжал работать с лесом, а не по строительству. Он производил отталкивающее впечатление: выпуклые, наглые глаза, упрямый подбородок и рот придавали ему грубый, вызывающий вид. Вероятно, предупрежденный о моем приезде, Кравец встретил меня с преувеличенной приветливостью; достав бутылку коньяку, икру, он всячески старался расположить к себе.
На другой день я познакомился с его бухгалтером, Самуилом Марковичем, тщедушным, незаметным человеком. Этот встретил растерянно: он явно боялся проверки. До 1953 года Самуил Маркович жил в Ленинграде, почему уехал оттуда, он не говорил, но я догадывался, что, очевидно, он был выслан из Ленинграда после убийства Кирова, в числе тысяч других высланных ленинградцев. При ближайшем знакомстве оказалось, что Самуил Маркович отличный человек, с мягкой и даже нежной душой, но он до того был подавлен страхом, что всего боялся. Кравец его терроризировал: он нагло пользовался доверчивостью и мягкостью Самуила Марковича и сумел запугать и запутать его так, что Самуил Маркович едва не дрожал при виде Кравеца и беспрекословно выполнял каждый его приказ. А так как за этими приказами скрывались преступления, работа у Кравеца превратилась для Самуила Марковича в муку: он смертельно боялся, что ему тоже придется отвечать за плутни его деспота.
Плутни эти я раскрыл не скоро. При перовом же просмотре документов было видно, что дело не благополучно: странные выплаты за работы, как будто бы не производившиеся или произведенные неизвестно за чем, ужасающая путаница, созданная словно умышленно — концы найти было трудно. Неблагополучие могло объясняться и плохим учетом — недели две я старался распутать хаос из цифр и привести их в какую-то систему, но ничего не выходило. Самуил Маркович не мог дать объяснений: он ссылался на Кравеца, который его в свои дела не посвящал, а Кравец валил всё на Самуила Марковича, называя его путаником и безмозглым дураком.
Скоро подозрительных сумм набралось около миллиона рублей, а я не проверил еще и трети документов. Было очевидно, что я столкнулся с чем-то, необычным по масштабу даже в наших условиях. Некоторые нити уходили в Москву — я несколько раз ездил туда и постепенно, месяца через два, картина начала проясняться.
Управляющий конторой в течение десяти лет был довольно большим дипломатическим работником. В начале 30-х годов его заподозрили в каком-то уклоне и отозвали из заграницы. С помощью друзей в ЦК и НКВД ему удалось избежать ареста, но из Наркоминдела ему пришлось уйти. Он перешел на хозяйственную работу. После заграницы жизнь в Москве ему не понравилась: твердая ставка, квартира из трех комнат управляющего не устраивали. Надо было что-то придумать» чтобы можно было вести более широкий образ жизни. С Кравецом управляющий был знаком еще по Одессе — вдвоем они решили открыть лесозаготовительный участок, который, в сущности, стал их частным предприятием.
Года за три работы Кравец, под видом оплаты не производившихся работ, выкачал с участка более трех миллионов рублей. Сколько-то из этой суммы ушло десятникам, с которыми Кравец составлял акты на не произведенные работы и которые расписывались в ведомостях в получении денег несуществующими рабочими, львиная же доля попала управляющему и Кравецу. Оба они отделали себе в Москве хорошие квартиры; под Москвой выстроили дачи, вчерне сделанные тоже на участке. Рабочие, отделывавшие квартиры и строившие дачи, также были наняты в Рыбинске и оплачены за счет участка.
По мере того, как все это раскрывалось, мной овладевали негодование и злость. Это были не простые советские комбинаторы или обыкновенные воры, а типичные современные господа положения, наши хозяева, у которых за душой не оставалось ничего святого и для которых правило «урвать побольше» стало единственным законом. Управляющий получал две тысячи в месяц, в его распоряжении был автомобиль, он пользовался многими привилегиями и жил в сотни раз лучше любого рабочего или служащего, многие из которых были выше его даже по деловым качествам. Но своего положения управляющему было мало, он, как и другие представители его Круга, еще и воровал, — и вместе с тем он, политработник и хозяйственник, считался нашим «руководителем» и даже — «воспитателем»! Какое он, хищник, имел на это право? Только право принадлежности к партии, право силы и хитрости?
Кравец тоже получал около двух тысяч рублей в месяц и тоже мог жить в десятки раз лучше миллионов людей. Но Кравец и не был человеком: это было животное, открыто издевавшееся, как над Самуилом Марковичем, надо всеми, кто был слабее его. Кравец даже не маскировался в тогу «борца за счастье человечества» — и этим резче разоблачал сущность нашего строя, главным содержанием которого были грубая сила и наглое хищничество.
Распалившись против двух подлецов, я готовил такой акт проверки, чтобы они никак не могли увернуться от ответственности. Но на Кравеца проверка пока не подействовала: он пытался и при мне продолжать свои проделки. Осыпая прячущегося за меня Самуила Марковича отборной бранью, он опять требовал денег на выплату по подозрительным документам. Я добился приказа из Москвы о том, что на время проверки расходование средств участок может производить только по согласованию со мной. Это взбесило Кравеца, но самоуверенности его не уменьшило.
Через несколько дней ко мне пришел старший десятник Медведев, правая рука Кравеца. Статный богатырь, с красивым лицом северянина, он производил хорошее впечатление. Он принес распоряжение Кравеца о выплате бригаде рабочих тридцати тысяч рублей за сплотку и сплав леса.
На это были составлены акты, рабочие сведения, ведомости, сделанные но всем правилам и вполне основательно. Но по таким же основательным документам Кравец похитил три миллиона рублей, — веры этим документам у меня не было.
Я отказал в выдаче денег и сказал, чтобы рабочие сами пришли за ними. Медведев заявил, что рабочие заняты и не могут придти. В таком случае я поеду и уплачу им деньги там, где они работают, ответил я. Медведев не нашелся, что сказать, и ушел.
Через полчаса прибежал Кравец с криком о том, что я срываю ему работу. Он снимает с себя ответственность и не будет снабжать нас лесом, так как я создаю ему невозможные условия для работы. Я заявил, что ничего ему не срываю и готов сейчас же выплатить деньги рабочим; мне нужно только знать, где они: находятся? Я поеду и выдам им деньги. Кравеца это не устраивало, он требовал выдать деньги Медведеву, говоря, что не может работать, если ему не доверяют.
Два дня между нами шла перебранка. За это время я послал счетовода в деревню, где якобы жили рабочие, — оказалось, что таких людей в этой деревне вообще нет. Чтобы окончательно поймать наглецов, в воскресенье я взял лошадь, заехал к Медведеву домой и предложил поехать со мной и показать, где находится их лес. Медведев растерялся, долго отнекивался, потом что-то сообразил и согласился.
Мы долго искали плот по берегу Волги, как будто он был щепкой и мог запропаститься. Я был уверен, что плота не существует вообще-. Но после долгих поисков Медведев указал мне на плот, стоявший на причале у берега.
На плоту сидели двое рабочих, я крикнул им, спрашивая, чей это плот. Плот принадлежал Волгострою.
— Что же вы мне голову морочите? — спросил я Медведева. — Или думаете, что только вы с Кравецом умники, а остальные без головы? — Медведев смутился и опустил голову. Мы прекратили поиски: плота не существовало в природе.
Вечером Медведев пришел ко мне на дом, с покаянной. Он рассказал об этой и многих других проделках и просил «не погубить». У него жена и трое детей. Он недавно вернулся из концлагеря: отсидел пять лет «за агитацию». Оказалось, что одно время мы были с ним вместе в одном концлагере. Медведев
