миров. На борту не было ничего живого — ни отважных пионеров-разведчиков, ни трудолюбивых колонистов и поселенцев. Главным его грузом был обширный банк генетической информации, позволявший воссоздать из имеющихся материалов любое живое существо — начиная с почвообразующих бактерий и заканчивая человеком. Последовательность действий тоже была давно определена; наулыды, например, полагают, что она сохраняется без изменений с того самого момента, когда зародился первый населенный людьми мир.

Корабль-яйцо лег на орбиту и начал синтез ДНК. В работу включились самые разнообразные машины, начиная с микроскопических наномеров, способных оперировать фрагментами генов, создавать новую жизнь, приспосабливать ее к существующим условиям, и заканчивая гигантскими — размером с грозовую тучу — аэростатами, курсировавшими в ионосфере. Аэростаты методично и эффективно разрушали озоновый слой сложными хлорзамещенными фторуглеродами. В течение нескольких десятилетий жесткое ультрафиолетовое облучение стерилизовало поверхность планеты, очистив ее от микроорганизмов; после этого чрева аэростатов разверзлись и вниз пролился самый настоящий дождь новых бактерий.

Когда машины и механизмы спустились на Фанадд, от корабля не осталось ничего, кроме нескольких хранилищ, прилепившихся к хребту аннигиляционного тормозного двигателя. Отправка автоматического «яйца» была титаническим предприятием, потребовавшим ресурсов целой планетной системы, однако после того, как погасли пусковые лазеры и началось восьмисотлетнее свободное падение в межзвездной пустоте, «яйцо» оказалось полностью предоставлено самому себе — как бутылка, брошенная наугад в океан. Да на Лолеле и не рассчитывали получить о нем какие-то известия. Разумеется, не было речи и о дозаправках, ремонте, профилактических осмотрах двигателей. Будущие поселенцы были совершенно одни.

Первые пятьсот лет на Фанадде безраздельно властвовали бактерии и микроорганизмы. Уджирцы не ошиблись, сочтя планету перспективной и пригодной для освоения. Понадобилось всего двести лет, чтобы стерилизовать планету до скального основания, а затем вновь засеять жизнью. Пока наши предки спали, в океанах были заложены основные питательные цепочки — основа основ биологических и климатических механизмов обратной связи, ответственных за то, чтобы Фанадд всегда оставался благоприятным местом для обитания нашего вида.

Следующие двадцать веков были царством растений. Вырастали дремучие леса, плотной стеной вставали джунгли. Первыми, как водится, были папоротниковые и голосемянные. Несколько позднее — когда появились насекомые-опылители — настала эра цветущих растений и трав. Все шло как по писанному, да и не мудрено — у тридцати тысяч обитаемых планет был богатейший практический опыт и обширные знания. Через каких-нибудь восемь с половиной тысяч лет после того, как корабль-яйцо лег на орбиту вокруг Фанадда и распался на миллионы самостоятельных систем-компонентов, из гестационных колыбелей-инкубаторов выбрались первые люди и ступили на поверхность только что созданного, молодого мира.

Лишь в самом конце, на завершающем этапе творения, нанодешифраторы совершили ошибку. Они проделали уже почти всю работу, рассчитали миллионы и миллионы программ, но в конце концов все же дали сбой. Ошибка была не смертельной, но и пустяковой ее тоже не назовешь. Чтобы как можно скорее увеличить численность человеческой популяции, нанодешифраторы запрограммировали генные структуры людей на рождение близнецов. Планировалось, что как только человечество станет достаточно многочисленным и ему уже не будут грозить генетические сдвиги, ген станет дубль-рецессивным, но этого не произошло. Что-то не сработало.

Две истории, два подхода — мистическо-религиозный и сугубо рациональный, основанный на реальных фактах, почерпнутых из длившегося несколько десятилетий Монолога. Два начала, две легенды. Можно верить любой, какая больше нравится. По большому счету, оба варианта сходятся в одном: мы — особенные создания, а кто нас создал — боги или технология, не так уж важно. Ископаемые останки и окаменелости неопровержимо свидетельствуют, что мы не принадлежим этому миру, мы пришельцы, чужие. Некоторые религиозные системы не хотят признавать людей творениями простых смертных, однако те, кто способен сначала стерилизовать планету до последней песчинки, а затем снова вернуть ее к жизни, вполне заслуживают того, чтобы называться богами.

Впрочем, археологи так и не нашли никаких доказательств того, что Фанадд был заселен искусственно. Не обнаружено ни окаменевших останков гестационных инкубаторов, ни отпечатавшихся в пластах угля бактериологических сеялок. Когда подошли к концу запасы аннигиляционного топлива, безжизненный остов корабля-яйца начал терять высоту и сгорел в атмосфере. Не исключено, что это событие известно нам как Звезда Жемчужное Семя, ненадолго вспыхнувшая в нашем небе. Звездочеты Ардвадрана предсказали по ней Семилетнюю засуху, положившую конец существованию Каппахридской империи. Геофизики до сих пор роются в нескольких известных метеоритных кратерах в поисках ионов металлов, однако им не удалось обнаружить никаких материальных подтверждений правильности второй легенды. Что же касается истории об океане

Детример и корабле Дан-ху, то она и не нуждается в доказательствах. Да и можно ли рационально доказать существование бога? Тем не менее факт остается фактом: фольклор живущих на Фанадде народов имеет общие, расходящиеся лишь в некоторых незначительных деталях сюжеты и реалии, в том числе такие, как начальный мир-океан и корабль-ковчег. Даже представление о реальности как о первородном существе, разделившемся на две взаимодополняющих друг друга противоположности, у нас общее. Все наши языки, несомненно, пошли от одного общего корня — от праязыка, а последние исследования наших митохондриальных ДНК доказывают, что даже самые враждебно настроенные друг к другу народы на самом деле являются близкими родственниками.

Возможно, все действительно так, но мы этого не знаем. Вернее — не знаем наверняка. Известно, что первопоселенцы, вышедшие из своих гестационных колыбелей, были знакомы с технологией обработки железа. Не исключено, что они умели и писать, но первым поколениям просто некогда было вести летопись происходящего. Гораздо важнее для них было просто выжить. Они были слишком заняты борьбой за собственное существование; на все остальное у них элементарно не хватало ни сил, ни времени. Их было ничтожно мало, буквально горстка, и они, несомненно, чувствовали себя очень одиноко.

Как мы сейчас…

На вторую половину дня запланировано еще несколько встреч, представление нового хумертанского посольства (в Хумертане прошли выборы, и состав миссии полностью обновился), а также итоговое аналитическое совещание Специалистов, как мы себя называем. Мы действительно специалисты в самых разных областях — ксенобиологии, ксеноантропологии, ксенопсихологии, ксеносоциологии, ксенолингвистике и прочих «логиях». Мы ученые. И шпионы. Правда, говорить об этом вслух не принято, но в любом важном международном проекте каждый на кого-то работает. Искусство, с которым мы умеем лицемерить и притворяться, достойно восхищения. В чем, в чем, а в этом мы действительно специалисты высшего класса. Виртуозы. Мастера. Мы знаем это и продолжаем делать вид, будто ведем наблюдения, анализируем полученные данные, делаем какие-то профессиональные выводы и с готовностью признаем собственные ошибки, словно подобные признания способны снять с нас часть вины за нашу деятельность.

Дегра Данн, во всяком случае, ведет себя как обычно. Словно терьер, который треплет только что пойманную крысу, он снова и снова возвращается к одним и тем же тривиальным мелочам, как будто именно в них сокрыта истина. Мы отвечаем, как можем, а между тем истина заключается в том, что все наши «логии», все наши нынешние познания были получены в готовом виде через Монолог. Это произошло восемьдесят семь лет назад; до этого ни ксенологии, ни развитой биохимии у нас просто-напросто не существовало.

Но вот наступил вечер, и я медленно бреду вдоль побережья. С отливом вода отступила, и гуси последовали за ней. Они плещутся на мелководье, роются в грязи и грудах водорослей. Их шеи красиво изгибаются, крылья хлопают, клювы совершают стремительные разящие движения. Закатное небо покрыто золотисто-пурпурными перистыми облаками. В воздухе чувствуется близость ночных заморозков, и я прячу руки в отороченные мехом рукава телба. Я совершенно одна.

Эта мысль, это слово заставляют меня вздрогнуть от холода, от которого не способна защитить даже толстая ткань накидки. Я не в силах постичь, каково это — оказаться одной в мире, где каждое живое