потому, что его убедил мой ответ. – По утрам самовнушением не занимаешься? «Я счастлива, у меня все хорошо…»
– А ты? – разозлилась я.
– Поначалу пробовал, но мне это не помогает.
– Тогда какого черта не уйдешь?
К ответу он подошел очень серьезно, помолчал, подумал, развел руками и улыбнулся:
– Не могу. Без тебя подохну, и с тобой не жизнь.
Я досадливо покачала головой:
– Слушай, я люблю тебя.
– Себе-то хоть не ври. Если бы у меня хватило сил, я бы давно ушел. Сама ты не сбежишь. Будешь жалеть меня, считать себя виноватой, тихо ненавидеть, не меня, себя. Я много думал, похоже, из этой ситуации нет выхода.
– Выход всегда есть. Взял бы да и пристрелил меня к чертовой матери.
– В этом вся ты, – хмыкнул Тимур. – Нет бы сказала: пустил бы себе пулю в лоб и дал бы пожить спокойно. Хотя это выход. Тебе такое не приходило в голову?
– Мне в голову приходят только светлые мысли. Вообще, я хотела поговорить не о том, что ты упорно не веришь в мои чувства, а о твоих отношениях с Дедом.
– Это одно и то же, – огорошил он.
– Что? – спросила я.
– Это все звенья одной цепи, как сказали бы в романе.
– Тимур, ты сукин сын. Ты портишь жизнь себе и мне.
– Я знаю.
– Нет, ты не знаешь. Ты не желаешь мне верить. Все мои слова ты считаешь враньем, все мои поступки сплошным упрямством.
– Ах, детка, детка. Я прекрасно знаю, если бы у тебя был выбор, ты бы…
– Рада, что ты все решил за меня.
– Иди к черту, детка.
– Может, ты для разнообразия забудешь мои старые грехи и мы…
– У тебя один грех, зато какой: ты не любишь меня. Ты стараешься, очень стараешься, только это впустую.
– Все, хватит, – не выдержала я. – Убирайся. Катись отсюда и не появляйся мне на глаза.
– Отлично. Скажи, тебе стало легче?
– Идиот! – рявкнула я, схватила вазу и запустила ее в стену, она ударилась о камин и разлетелась по ковру осколками. Сашка, выскочив из кухни, отчаянно залаял.
– А ты молчи! – прикрикнула я, Сашка завыл, глядя на Тимура.
– Неплохой бросок, – кивнул тот. – Я знаю, как ты любишь бить посуду, так что продолжай, не стесняйся.
– Надо было бы запустить ее в твою голову.
– Твое желание мне понятно.
– Перестань. Что ты делаешь? Какого черта, а? Я действительно тебя люблю.
– А вот это ты зря. Ты не любишь, ты позволяешь себя любить. Это разные вещи. Ты позволяешь себя любить и зеваешь во весь рот от скуки. Тебе нужны страсти, дорогая. Вот если бы я ни в грош тебя не ставил, а еще лучше – заставлял страдать, вот тогда бы ты меня полюбила. Тебе обязательно надо страдать. Ты чокнутая сука, и я с тобой окончательно спятил.
– С последним утверждением я согласна. Теперь, когда я разбила вазу, а ты смог высказаться… – Если честно, в тот момент я все-таки надеялась, что мы сможем успокоиться и поговорить. Но я очень заблуждалась. Тагаев направился к двери, я схватила его за руку, он толкнул меня, а я заорала: – Все, катись!
Он переобулся в холле, схватил куртку, не глядя в мою сторону, вышел и хлопнул дверью. А мне вдруг сделалось невыносимо больно, хотя и до той поры хорошо не было.
Я села на диван, обхватила себя за плечи и уставилась в пол. Сашка подполз ко мне и ткнулся носом мне в ноги.
– Твой приятель идиот. Слышишь? Сам дурак и меня достал.
Я взяла Сашку на руки и заревела. В основном от обиды. А еще от страха. Вдруг во всем том, что он здесь наговорил, есть правда? Я любила Деда. Я любила Лукьянова. И тот, и другой заставляли меня страдать. Может, я действительно чокнутая сука?
– Эй, пес, – позвала я. – По-твоему, он прав? – Сашка вздохнул, а мне стало стыдно. – Идем чай пить. И перестань демонстрировать глубокое горе. Никуда твой Тимур не денется. Погуляет, вернет мозги на место, а потом явится и будет делать вид, что ничего не случилось.
Держа Сашку на руках, я прошла в кухню, заварила чай, грохоча посудой, швырнула крышку от сковородки, уперлась руками в стол и покачала головой.