поставила на плиту чайник. Нашла кофе и сахар. Чайник был большой и закипать никак не хотел. Поэтому я отправилась в ванную, привела себя в порядок, с удовольствием посмотрела в зеркало и злорадно подумала о хозяйке: «Чертова крашеная стерва», потом вспомнила про чайник и вернулась в кухню. Крашеная стерва сидела около окна и курила.
– Доброе утро, – сказала я. – Извините, что я здесь хозяйничаю…
– Чего ты выпендриваешься? – презрительно спросила Анька. – Вижу я тебя как облупленную. Фу-ты ну-ты, а в Пашку вцепилась, точно клещ.
– Не твое дело, – ответила я.
– Как же, не мое… Я Пашку с десяти лет знаю. Он мне все равно что брат…
– Я и понятия не имела, что на братьев так пялят глаза.
– Я пялю? – ахнула Анька. – Ах ты, шлюха бессовестная… намордник купи, строит из себя недотрогу, а орала всю ночь, точно ее режут… Ох, как я таких ненавижу.
– Я не знала, что вы подслушиваете, надеялась, что нашли себе дело по душе и вам не до нас. Но если востроглазый друг тебя не осчастливил, так это ваши проблемы.
– Ах ты, стерва! – взвизгнула Анька. – Ты что ж, хочешь сказать, что мой мужик хуже твоего?
– Не хочу, – разулыбалась я. – Не имею возможности сравнить, так как по нравственным причинам (если вы такого слова не слышали, так я попозже растолкую), так вот, я всегда имею дело только с одним мужчиной.
– Да? – подбоченясь, поинтересовалась Анька. – Ты, значит, порядочная, а я шлюха? Да я тебе сейчас глаза выцарапаю, дрянь ты эдакая.
– Не советую, как бы тебе после этого самой не начать смотреть в разные стороны.
Анька сделала шаг, я два – и мы дружно завизжали.
Через минуту в кухню влетели ополоумевшие мужики. Димка в кружевных трусах, надо полагать, в Анькиных, впопыхах натянутых задом наперед, Пашка вовсе без трусов, но зато в одной штанине, вторая волочилась сзади.
– Ё-мое, – сказал Димка и кинулся нас разнимать, Анька двинула ему кулаком в нос под горячую руку, он взвыл и рассвирепел.
Пашка заржал, разглядев, во что оделся дружок, быстренько натянул штаны и кинулся Димке на помощь.
– Щас башки поотшибаю! – рявкнул востроглазый и влепил Аньке затрещину. Та охнула, заревела и плюхнулась на стул. Мерзавец Пашка ухватил меня за шиворот и отвесил пинка.
– Быстро по разным углам.
Анька ревела очень жалобно, и мужики ей сочувствовали, а я заревела от обиды.
– Вы чего, полоумные? – метался по кухне Пашка, пока Димка, красный как рак, кинулся переодеваться. – Весь подъезд на ноги подняли, дуры, мать вашу… Чего не поделили?
– Эта гадина сказала, что я общая, – проревела Анька. – Что я с тобой сплю.
– Отродясь такого не было, – торжественно заявил Пашка, приложив руку к груди. – Она-то дура, к тому же ревнивая, а ты чего в драку кинулась?
– Так ведь обидно, Паша, – промычала Анька.
– Она первая начала, – еще громче заревела я.
Пашка взглянул на меня и присвистнул:
– Мама моя…
А я испугалась:
– Что? – И метнулась к зеркалу. Под левым глазом красовался синяк. Тут я заревела по-настоящему: – Негодяйка… ах, какая негодяйка! О господи, я сейчас умру…
Вернувшийся Димка кинулся к Аньке.
– Убить тебя, что ли?
– Да… убить… посмотри, как она меня разуделала. – Анька убрала от лица руки: мой маникюр не подвел. – Как я теперь на работу пойду? Я что, шлюха какая, с расцарапанной физиономией ходить?.. Пашка, убирай свою стерву отсюда, пока я ее не покалечила.
Димка ухватил за плечи Аньку, сдерживая ее боевой дух, а я повернулась к Пашке и рявкнула:
– Все ты, мерзавец! Развел гарем, бабник проклятый.
– Ты слышишь, что она болтает? – испугалась Анька, прижимаясь к возлюбленному, Пашка хотел что-то сказать, но я прорычала:
– Не смей меня перебивать! – и кое-что прибавила, буквально в пяти-шести предложениях. Анька осела на стул и открыла рот, Димка попытался собрать глаза в пучок, плюнул и распустил их в разные стороны, Пашка жалобно икнул, а когда я закончила, заявил:
– Я все понял, честно. Шаг вправо, шаг влево приравнивается к побегу со всеми вытекающими последствиями. Мне ведь когда ласково-то скажут, я сразу вникаю. Вот как сейчас.
– Шут гороховый и мерзавец, – отрезала я и пошла в комнату: – Посмей еще раз ко мне подойти.
Анька немного поскулила и стала по телефону отпрашиваться с работы. Пашка оделся, с гнусной ухмылкой поглядывая на меня, потом встал в дверях и громко возвестил: