— Что? — уточнила Карелия. — Что Кирилл тебя любит? Конечно, знала, он мой сын, и я всегда вижу и чувствую, что с ним происходит.
— Но почему ты не сказала мне?
— Что бы это изменило?
— Как что? — поразилась Юлька. — Я бы не стала здесь жить и мучить его своим присутствием, сняла бы квартиру!
Карелия махнула рукой, слегка поморщилась, отметая Юлькины слова.
— Перестань. Во-первых, он бы тебя не отпустил, и правильно сделал, а во-вторых, с точки зрения материнского эгоизма я очень рада, что ты живешь здесь, мне спокойней — сын не один, под присмотром, всегда ухожен и накормлен, что немаловажно. И потом, я тебя люблю и категорически против того, чтобы ты жила одна в какой-нибудь конуре за бешеные бабки. За тобой тоже нужен присмотр.
— Да не нужен за мной никакой присмотр! Вы что, сговорились? — протестующе замахала руками Юлька.
— Ага! — усмехнулась Кара. — Значит, Кирилл тоже так думал, помимо всего остального, и, как я полагаю, вчера тебе это изложил?
— Он много чего вчера мне изложил! — проворчала Юлька. — Но, Кара, я не понимаю, зачем же себя так мучить — жить рядом с женщиной, которую любишь, знать, что она тебя не любит и ничего у вас не получится! Ему же плохо от этого! Он вчера напился до чертиков, спит до сих пор!
— Ничего. Иногда это даже полезно! — улыбнулась Карелия. — А знаешь, я пока не увидела твоего Илью, втайне надеялась, что у вас с Кириллом что-то получится.
— Илья не мой! — возразила Юлька мрачно.
— Твой, твой! — не поверила ей Карелия. — И, увы, Кириллу рассчитывать не на что. Он, конечно, интересный мужчина, мой сын, но против Ильи проигрывает. Может, с годами что-то изменится. Понимаешь, у Кирилла сильный мужской характер, но проявлять его ему приходилось только в учебе и в работе. Он никогда не проходил никаких испытаний, не видел трудностей, ему негде было закалять свою силу воли. А Илья мужчина не просто интересный, он мужчина во всех отношениях и очень сильная личность.
— И бог с ним! — попыталась прекратить этот разговор Юлька. — Он сам по себе, а я сама! Все!
— Не думаю, — задумчиво покачала головой Карелия. — Он тебя любит и мучается. Это видно, хоть он и старается это скрыть.
Юлька подскочила с кресла и закричала, так ей надоели эти разговоры:
— Да не любит он меня!! Я для него никто — девочка, подросток, дочка друзей, маленький Рыжик! Я ему не нужна! И все, все, Кара, хватит!
— Нет, девочка, — спокойно возразила Карелия, никак не отреагировав на взрыв Юлькиных эмоций. — По-моему, ты не видишь очевидного. Но, впрочем, ты права — хватит об этом, давай Новый год праздновать.
ИЛЬЯ
Встретив Новый год с родителями и сыном, в тесном семейном кругу, на следующий день Илья с Тимкой улетели на горнолыжный курорт: Когда Илья был там в прошлый раз, он внимательно изучил, как инструкторы занимаются с маленькими детьми, узнал, какие меры безопасности предпринимаются, проверил, присмотрелся и решил в следующий раз обязательно взять с собой Тимку и поставить его на горные лыжи. Тимке было шесть лет, а на курорте были детки и поменьше, начиная с трехлеток. После двух дней, проведенных под неусыпным надзором инструктора, Тимка лихо рассекал на своих маленьких лыжах и ни черта не боялся. За него боялся папа — испытывая состояния близкие к панике и каждый раз останавливая себя, чтобы не кинуться к ребенку поддержать, поднять, если тот падал.
Они замечательно провели десять дней, посетили все местные достопримечательности и детские шоу.
Им было очень хорошо вдвоем — папе и сыну. По возвращении в Москву Илья окунулся в работу. Народ трудно отходил после долгих новогодних праздников, расслаблялся, ленился, приходилось поругивать, наказывать — обычная рутина. С каждым днем Илья чувствовал, что внутри у него нарастает некая пустота, мешает работать, думать, сосредоточиться. Он становился все более раздражительным и чувствовал себя бесконечно усталым. И вот сегодня сорвался, не выдержал! Он прошел на кухню.
«Надо бы что-то поесть, наверное», — без всякого желания подумал он.
Но ничего делать не стал: послонялся, открыл холодильник, посмотрел, закрыл, взял со столешницы бутылку водки, отпил, поставил на место и вернулся в гостиную на диван. Лег, посмотрел на близкого товарища — белый потолок.
«Надо как-то вычистить это из себя! — в который раз подумал он. — Нельзя постоянно с этим жить! Стереть из памяти этот ее взгляд, все про нее стереть!»
Вдруг Илья резко сел, ошеломленный мыслью, пришедшей ему в голову. Он уперся локтями в расставленные колени, уткнулся лицом в ладони.
— Господи! Что я делаю?! Какая Анна, какая женитьба! Второй раз на те же грабли! Ведь уже было все это с Леной! Чужой человек рядом, пусть сто раз мне с ней хорошо в постели — она чужой человек! Ты идиот, Адорин! Кого ты пытаешься обмануть? Себя? Думаешь, женишься — и все само собой пройдет? Юлька уйдет из твоей жизни, из твоей крови?!
Он замер, пораженный от следующего, пришедшего за первым открытия.
Он переживал такое чувство, которое испытывал, когда занимался наукой. Когда долгие и сложные вычисления никак не давали искомого результата, и неожиданно, неизвестно откуда, приходило знание, понимание, как правильно, как надо делать — и ты проверял, вычислял, уже зная, что нашел, — и вот, вот он, результат, получилось!
Он испытал сейчас такое же непередаваемое чувство познания истины, открытия! Истины, добытой трудным, сложным путем многолетних ошибок и просчетов, когда начинаешь все сначала — и находишь!
В эту секунду он сделал открытие, от которого у него закружилась голова в восторге единственно правильной и выстраданной истины! Он понял, почувствовал душой, умом, кожей, всеми потрохами, что ничто вообще не имеет значения — никакое общественное мнение, никакие люди с их взглядами и рассуждениями о морали.
Все это чушь, пыль, мусор!
Они просто должны быть вместе — он и Юлька!
Он точно знал, понял сейчас, в это мгновение, что она любит его по-настоящему — сильно и глубоко!
Да какого черта?
Они должны быть вместе, а все остальное неправильно!
И не имеет значения, кто и что скажет, поймут их или не поймут, все не имеет никакого значения! Если друзья превратятся во врагов, родные осудят и не примут ситуации — это выводы и решения этих людей, и к ним с Юлькой они не имеют отношения!
Господи! Как все просто!
Он даже застонал от простоты открывшейся ему истины, которую не умел разглядеть многие годы!
Ей давно уже не шестнадцать лет — ей двадцать четыре! Что он себе напридумывал, какие такие препятствия и «нельзя»! Можно! Можно и нужно!
Он так испугался своего желания, когда ей было шестнадцать, что долгие годы продолжал бояться его по инерции. Боже мой! Сколько лет потеряно, сколько боли перелопачено! По глупости, по тупому непониманию!
И вдруг, вдогонку, дополняя и углубляя знания, полученные только что, он понял со всей невероятной
