может быть, оказала „самое пагубное воздействие на дальнейшую жизнь По“, то эта заключительная часть его вывода остается без подтверждения. Какую пагубную силу могли питать отношения Эдгара и Вирджинии, что имеет в виду автор, он не дает четкого ответа на этот вопрос. Вирджиния была женой-девочкой, но в южных штатах подобные браки не были чем-то исключительным. Духовное здоровье Эдгара было, как пишет автор, „странным образом зависимо от жизни Вирджинии“. Она „воплощала собой единственно возможный компромисс с реальностью в его отношениях с женщинами, — столь сложных и утонченных, что понять, куда вели все потаенные ответвления этого лабиринта, едва ли кому-нибудь удастся“.

Можно согласиться с Герви Алленом: отношения Эдгара По с женщинами представляют сложный лабиринт, и еще никому из его биографов не удалось разобраться в нем. Сам Герви Аллен осторожно касается этой интимной стороны жизни Эдгара По, чуждаясь сенсации, избегая всего, что способно поощрить нездоровый интерес, однако не скрывает мрачных фактов, в освещении которых По предстает помраченным и не только несчастным, но иногда и жалким. Тяжкая наследственность, сиротство, непосильная борьба с преградами свободолюбивому духу и высоким устремлениям, столкновение с житейскими мелочами, болезнь сердца, душевная ранимость, травмированная и неуравновешенная психика, а главное — непримиримость основного жизненного конфликта омрачали, душили и укорачивали его жизнь. Болезнь и преждевременная смерть Вирджинии явились для него страшным и непоправимым ударом. Роковое событие конца января 1842 года, описанное художественно и с пониманием драматизма ситуации на страницах главы двадцатой, — это роковое событие и в самом деле было «не только предвестьем скорой смерти Вирджинии, но и ознаменовало для самого По начало все более углубляющегося душевного расстройства».

Основное проявление творческой личности — ее труды, в данном случае — литературные сочинения: стихи, рассказы, статьи. В книге Герви Аллена нет ни общего, ни жанрового обзоров произведений Эдгара По, но их и не должно быть в жизнеописании поэта, это не литературоведческий труд. Рассказывая о жизни Эдгара По, автор по ходу этого рассказа говорит о его творческой деятельности: о начальных проявлениях его призвания, о первом стихотворном сборнике, созревании таланта, периодах творчества, поэме «Аль- Аараф», о рассказах «Лигейя», «Падение дома Ашеров», «Золотой жук», о многих, но, разумеется, далеко не обо всех значительных его произведениях, нередко — о конкретных стимулах их возникновения, о выраженных в них устремлениях и душевных переживаниях и главным образом — о стихотворениях — самом значительном, по мнению автора, творческом достижении Эдгара По. Больше, интереснее и содержательнее, чем о других произведениях, он говорит о «Вороне» — самом прославленном и популярном стихотворении По, определившем основу его прижизненной и посмертной славы. Как существенный факт, важный для понимания «Ворона», он отмечает момент зарождения его замысла. Его идея зародилась, когда По писал рецензию на роман Диккенса «Барнеби Радж», в котором эта птица играет заметную роль. «Пророческое карканье ворона», по мнению Эдгара По, могло бы звучать «на протяжении всей драмы Барнеби Раджа». Если бы Грип, диккенсовский ворон, прислушался к этому критическому замечанию и стал каркать чаще — его карканье, думается, звучало бы нарочито. В стихотворении Эдгара По последовательное зловещее карканье ворона выражает трагический смысл всего поэтического произведения, придавая ему цельность и завершенность. Герви Аллен излагает историю создания этого стихотворения, «ставшего самым известным стихотворением в Америке». Он не анализирует его, однако бегло характеризует его формальные особенности, говорит о выраженном в нем душевном состоянии поэта и восторженной реакции слушателей, именно слушателей, когда «Ворона» читал сам По или знаменитый актер Джеймс Мердок, «обладавший голосом редкой красоты». «Изощренное мастерство поэта, — пишет автор, — ощущается во всем — в изысканном музыкальном рисунке стихотворения, в умелом использовании ассонанса, рифмы, размера».

Звучанию стиха По придавал особое значение, и он добивался, можно сказать, гипнотического воздействия соединенных в стихах звуков, их ритмического звучания. Использование звукового эффекта для него не чисто формальный прием. Интересно и убедительно писал об этом Валерий Брюсов в своих рассуждениях о рифме. «… Рифмы великих поэтов — все имеют одну характерную особенность: они нужны по складу речи, а не только как отметка в конце стиха… На передний план выступили три главных назначения рифмы: смысловое, звуковое и символическое; «значение отметки» осталось лишь четвертым… Иногда эти первые значения преобладают настолько, что как бы стирают, уничтожают четвертое, казалось бы — неизбежное. Так бывает в рифмах «переносных», например, у Эдгара По…»

В статье «Как я писал „Ворона“, или Философия творчества» Эдгар По сделал многозначительную и по- своему парадоксальную попытку объяснить технику создания своего шедевра и определить теоретические основы творчества. Многозначительной эта попытка была потому, что она выражала характерную для По творческую установку, определенным образом связанную с традицией, получившей широкое развитие в дальнейшем, особенно на исходе девятнадцатого и в двадцатом веке. Основополагающий принцип этой традиции в самой общей форме можно выразить словами: сознательность против стихийности. Парадоксальность попытки объяснить читателю технику создания «Ворона» состояла в том, что По, художник проницательной интуиции и вдохновенной фантазии, как бы исключал из творчества интуицию и вдохновение, подчиняя его строгой рассудочной логике. Можно сказать, вспомнив пушкинскую драму «Моцарт и Сальери», что в Эдгаре По сальеризм одерживал победу над моцартовским началом, что он поверял гармонию алгеброй и «музыку разъял, как труп». И это при его же утверждении, что к рассудку поэзия имеет лишь побочное отношение, она — «область прекрасного», красота, возвышающая душу. Можно предположить, что По обращался к рассудочной логике и утверждал ее в ущерб интуиции и вдохновению потому, что не мог терпеть неряшливости в творчестве, пренебрежительного отношения к искусству стихосложения, и потому, что его творчество было отмзчено рассудочностью, а также потому, что в себе он искал опору против пугающих его самого ужасов, производимых его капризной фантазией.

Герви Аллен считает вопрос «Как был написан «Ворон»? несущественным и заменяет его вопросом почему? Почему Эдгар По написал «Ворона»? Нельзя согласиться ни с заменой одного вопроса другим, ни с ответом, который дает Герви Аллен на бесспорно важный вопрос почему?

Тема «утраченной любви» для творчества По — характерная тема, особенно для его поэзии. В стихотворении «Ворон» она сочетается «с роковым смыслом вороньего карканья». Но это еще не довод для ответа, будто бы единственно возможного и безусловного, какой дает Герви Аллен на им же поставленный вопрос «почему?». Поэт написал «Ворона» потому, что «всецело осознал»: в браке с Вирджинией он подменил реальную любовь мечтой, и это обрекло его «на страдания и отчаяние». Это не единственный случай односторонней и неаргументированной трактовки произведений По. Автор нередко возникновение и смысл его стихотворений и рассказов объясняет только личными, интимными переживаниями поэта, связанными с темой «утраченной любви». Герви Аллен склонен рассматривать героев и героинь произведений Эдгара По всего лишь как «многоликие ипостаси самого По и любимых им женщин, двойники, чей придуманный мир он наполнял страданием, пытаясь облегчить тем самым бремя печалей и разочарований, отягощавших его собственную жизнь. Дворцы, сады и покои, населенные этими призраками, блистают роскошным убранством, оно — точно причудливая карикатура на нищенское убожество настоящих его жилищ и безотрадную обстановку тех мест, куда забрасывала его судьба».

Творчество писателя, как бы полно ни отражалась в нем его личность, не замыкается в рамках «психологической автобиографии», а Герви Аллен, обращаясь к произведениям Эдгара По, ищет в них прежде всего автобиографические элементы. Поиски его интересны, наблюдения и выводы кажутся убедительными. Но, устремляясь к решению только этой задачи, следуя только в этом направлении, нетрудно упустить из виду важные стороны творчества, его смыслового наполнения, историко-литературного и общественного значения. Разгадать странную романтическую символику, раскрыть реальный смысл многих рассказов Эдгара По — задача необычайно трудная, и в своей полноте она так и остается нерешенной.

Первый свой изданный сборник рассказов Эдгар По назвал «Рассказами гротесков и арабесок». Название произведения или ряда произведений, тем более данное самим автором, направляет читателя и критика, ориентирует их, дает им ключ от входа в область, созданную творческой фантазией. Рассказы Эдгара По — это действительно гротески и арабески. «Кто верным именем ребенка назовет» (Шекспир), будь то человек или произведение искусства? По-видимому, это лучше всего способен сделать родитель ребенка или автор, когда речь идет о произведении искусства. Но у родителя или у автора имеется не только свое понимание