изменяя этому обыкновению, лишь когда бедствовал или пускался во все тяжкие. Можно сказать, что внешность всегда являлась барометром его душевного состояния и материального достатка. В силу природной склонности и воспитания он был очень опрятен и аккуратен в повседневной жизни и тщателен в одежде.

На полках и на столе в его комнате лежали учебники и книги для школьного чтения, среди них некоторые античные классики — Гомер, Виргилий, Цезарь, Цицерон и Гораций. Были там и старые, потрепанные справочники по грамматике и орфографии, хрестоматии, привезенные из Англии учебники французского языка, книги по истории Англии и Америки, с полдюжины готических романов и, вероятно, одно или два руководства по военному искусству. Можно не сомневаться, что тут нашлось место и Байрону, и Муру, и Вордстворту вкупе с Кольриджем и Китсом — попал ли в эту плеяду Шелли, сказать с уверенностью нельзя. Однако туда наверняка отыскали дорогу некоторые поэты восемнадцатого века, чьими книгами были в избытке снабжены библиотеки виргинских джентльменов. О том, что «Дон-Кихот», «Жиль Блас» и «Джо Миллер» также принадлежали к числу любимых книг По, мы узнаем позднее из одного письма. Завершают этот список Мильтон — Эдгар неплохо знал его творчество, — конечно же, Бернс — ведь Джон Аллан был родом из Шотландии — и, наконец, Кэмпбелл и Кирк Уайт.

Фрэнсис Аллан обставила новый дом богато и со вкусом. Стены были обтянуты роскошными драпировками, комнаты и залы украшали скульптуры, среди которых Эдгару По больше других запомнились бюсты Данте и Марии Магдалины работы Кановы. Мебель, инкрустированная позолоченной медью, была выдержана в изящном стиле позднего ампира. На столе в комнате По стоял красивый бронзовый чернильный прибор и такая же песочница с песком для промокания, купленные его приемным отцом и помеченные травленой надписью: «Джон Аллан, 1813». Их По впоследствии забрал с собой в числе немногих вещей, увезенных им из дома Аллана, и хранил на протяжении долгого времени.

Однако самой восхитительной особенностью нового жилища была длинная, опоясывавшая весь дом двухъярусная галерея, на которую выходили двери столовой и комнаты для утренних приемов на первом этаже и комнаты Аллана и гостиная — на втором. Здесь весной, летом и осенью семья проводила большую часть времени вместе с постоянно бывавшими в доме гостями. На верхнем ярусе были устроены качели и установлен небольшой телескоп, в который молодежь любила смотреть на звезды или расстилавшийся за рекой ландшафт. Через его линзы глаза юного По впервые научились различать далекие звезды и созвездия, чьи прекрасные имена рассыпаны по строчкам его стихов. И по мере того, как пробуждалась его страсть к астрономии и космическим фантазиям, он все чаще и чаще наводил свою трубу на печальный лик луны, силясь разгадать ее древнюю тайну.

Когда-то в Ричмонде, на углу улиц Франклина и Второй, был чудесный городской сад, который очень любил Эдгар По. Место это он знал с детства: по пути в школу и из школы или отправляясь поиграть с жившим неподалеку Томом Эллисом, он каждый раз проходил вдоль длинной старой стены, вдыхая доносившиеся из-за нее пьянящие запахи южной весны — тысяч разных цветов, благоуханием своим звавших прохожего оставить изнемогающую от полдневного зноя улицу и укрыться в прохладной зелени деревьев. В юности он стал искать там уединения, чтобы хоть на время отрешиться от городской суеты, от нескончаемых разговоров о ценах и торговле в конторе и за столом у Аллана. То был уголок, навевавший покой и сладкие грезы.

«Елена» была мертва, но Эдгар по-прежнему жил в мире людей. И он посмотрел вокруг и увидел, что «дочери их прекрасны», и вошел с ними в Зачарованный сад. Туда привел он Сару Эльмиру Ройстер и шептал ей слова любви, с трепетом касаясь губами прелестных локонов.

Семья Эльмиры — так звали ее друзья — жила по соседству с Алланами, прямо напротив школы, где учился Эдгар, который, однако, был не из тех, кто не замечает прекрасного, если оно слишком близко. В ту пору Эльмире только что минуло пятнадцать лет. Природа наделила ее изящной стройной фигуркой, большими черными глазами, красивым ртом и длинными темно-каштановыми волосами. Все вместе взятое произвело на По неотразимое впечатление.

Познакомились они, вероятно, в 1823 году, а в 1824-м, омраченном кончиной Джейн Стенард и принесшем перемены и новые раздоры в семейство Алланов, долгие прогулки с Эльмирой по тихим улочкам старого Ричмонда проливали бальзам на душу По, согревая и наполняя счастьем одинокое сердце, знавшее столь мало радостных мгновений.

Чаще всего прогулки эти приводили их в Зачарованный сад, под сень миртовых зарослей, где он говорил ей о своей любви и мечтах. Часы, проведенные с нею здесь, он вспоминал потом в дни тревог и страданий. В его памяти эти встречи оставались чудным идиллическим островком, и озарявший их волшебный свет пронизывает прекрасные строки, которые он посвятил Эльмпре:

Дом Ройстеров, отделенный лишь маленьким сквером от старого дома Алланов, где семья жила до переезда в великолепный особняк на Пятой улице, был хорошо виден из окна комнаты, которую занимал Эдгар. Пользуясь этим, влюбленные имели обыкновение подавать друг другу знаки взмахами платка, Эдгар — из окна, а Эльмира — стоя на верхней площадке лестницы, поднимавшейся в дом со двора. Как, должно быть, трепетали их юные сердца, когда они обменивались этими бессловесными посланиями! Сигналы, видимо, не были просто сентиментальной игрой, ибо, как выяснилось позднее, мистер Ройстер без особого удовольствия смотрел на слишком явные знаки внимания, оказываемые его дочери Эдгаром По. Джон Аллан тоже относился к ним не слишком сочувственно.

Наряду с другими честолюбивыми замыслами и стремлениями, которые питало полученное от дядюшки изрядное состояние, у хитроумного шотландца возникли новые соображения касательно дальнейшего образования Эдгара По. До того, как в 1825 году ему отошла большая часть добра, нажитого старым Гэльтом, планы Аллана относительно будущего его одаренного воспитанника, если таковые у него вообще имелись, вращались, по всей вероятности, вокруг магазина и складов фирмы «Эллис и Аллан», где трудом и радением Эдгар, быть может, добился бы со временем права на свою долю в деле или же скопил бы достаточно денег, чтобы открыть собственную торговлю, как когда-то сделали сами Аллан и Эллис. Вовсе не такая уж плохая перспектива. Известно, что Эдгар часто помогал в магазине и время от времени выполнял обязанности продавца и посыльного, которому доверяли важные бумаги и ценности, — в этом качестве он запомнился многим. Впрочем, имя его никогда не фигурировало в платежных ведомостях фирмы — очевидно, опекун со свойственной ему бережливостью относил оказываемые им мелкие услуги в счет стола и содержания, которые Эдгар получал в его доме. Все карманные деньги, какие у него бывали, давали ему «ма» и «тетя Нэнси». Их щедрости, как свидетельствуют его друзья и соученики, он был обязан более чем достаточными для его нужд суммами, тратились они столь же легко, как и доставались.

К тому времени Эдгар получил образование, каким могли похвалиться далеко не все его ричмондские сверстники. С покупкой нового дома и появлением у Аллана притязаний на более высокое положение в обществе изменились его взгляды и на будущее Эдгара. Ораторские способности юноши (в школе он не раз выигрывал состязания в красноречии), его склонность к литературе и интеллектуальным занятиям заставили Аллана всерьез задуматься о преимуществах, которые сулила карьера юриста — ведь многих она в конце концов привела в палаты конгресса. Не забывал он, разумеется, и о редкостных дарованиях Эдгара. Имелось и еще одно немаловажное обстоятельство: чтобы учиться в университете, Эдгару пришлось бы уехать из Ричмонда, а именно этого в силу весьма, как мы убедились, серьезных причин Аллан и желал больше всего. Так или иначе, речь об этом заходила все чаще и чаще, и в марте 1825 года Эдгар оставил школу г-на Берка, чтобы под руководством репетиторов начать подготовку к поступлению в Виргинский университет. Занятия продолжались всю весну, лето и осень 1825 года, и По с нетерпением ожидал того момента, когда переступит порог Виргинского университета. Несмотря на то что настроение его омрачали продолжающиеся семейные неурядицы, значительные перемены, которые принес собой переезд в новый дом, не могли не доставлять ему удовольствия. Круг его знакомств стал много шире — в своем стремлении занять подобающее их богатству место в обществе Алланы старались вести как можно более светский образ жизни, устраивали частые приемы и вскоре прославились гостеприимством и хлебосольством.