— Так выпьем же за Луизетту! — предложил Серж.

Желторотые переглянулись, но все-таки присоединились к тосту Пиратов.

— А теперь поведайте нам, господин художник, как вас угораздило затесаться в нашу пиратскую компанию, — сказал вице-король.

— Господин де Фуа, Ваше Пиратское вице-величество! Не было бы счастья, да несчастье помогло! — улыбнулся Люк, — Я познакомился с вашим Пиратским Королем, то есть, с господином де Бражелоном и впился в него как клещ, умоляя представить меня господину де Бофору. И получил заказ. Очень интересный!

— От герцога? — спросил де Линьет, — Может, вы писали мадемуазель де Бофор? Но, конечно, в платье.

— Дочь Бофора я не писал. И не так быстро, сударь. Заказ я получил от виконта.

— Что же он заказал вам, Люк? — насторожился Оливье.

— Портрет.

— Чей?

— Молодой особы.

— Мадемуазель де Лавальер в обнаженном виде, — хмыкнул Оливье.

— Твое счастье, что Рауль этого не слышит, — сказал Серж, — От таких версий барона де Невиля я начинаю трезветь.

— Простите, — сказал Люк, — О м-ль Лавальер и речи не было. Я писал совсем другую девушку, и вовсе не в обнаженном виде.

— Я только предположил, — сказал Оливье.

— Что же до Лавальер, то я видел ее изображение у виконта. Пастель, небольшого формата, примерно 22 на 30. Довольно милый рисунок для молодой девицы. Но я раскритиковал автопортрет мадемуазель, после чего владелец сего произведения предал его сожжению. Как когда-то мрачный Савонаролла сжигал произведения искусства во Флоренции.

— Отлично! — сказал Оливье, потирая руки, — Не оправдываю Савонароллу, но полагаю, что это прогресс!

— Что прогресс, не понял? Аутодафе, устроенное Савонароллой?

— Аутодафе, устроенное Раулем.

— А кто модель вашего портрета? — спросил Серж, — Новая возлюбленная нашего Пиратского Короля? Дай-то Бог!

— Близко даже нет. Молоденькая гризетка, продавщица цветов. Юная Розочка, подружка его слуги Оливена.

— Портрет гризетки для слуги — маслом на холсте?! — пожал плечами Серж, — Что Рауль, совсем сбрендил?

— У господ свои причуды, — усмехнулся Люк.

Он не собирался говорить своим собутыльникам о том, что лукавую миловидную мордашку Розы обрамлял фон 'королевского' портрета Лавальер. Но Пираты слово за слово выпытали у Люка тайну портрета и встревожились.

— Но позвольте, — сказал Оливье, — Значит, вы причастны к созданию того таинственного 'королевского' портрета м-ль де Лавальер, который заперт в 'святая святых' квартиры де Сент-Эньяна, и о котором ходило столько слухов при Дворе?

— Я выполнял работу негра, — скромно сказал Люк, — Меня держали в какой-то комнатенке во дворце, приходил какой-то ушлый молодой человек по имени Маликорн, меня проводили с завязанными глазами в аппартаменты де Сент-Эньяна, и я писал фон. А художник, автор картины, работал с живой натурой, то бишь с Луизой де Лавальер.

— С обнаженной натурой, — проворчал Оливье.

— Вовсе нет, с чего вы взяли, барон? На портрете Луиза де Лавальер была в серебристом платье, а вовсе не в обнаженном виде! Я готов присягнуть, что это так! Я готов на Евангелии поклясться. Впрочем, я и платье писал: для меня они манекен приносили, а на манекене точь в точь такое же платье. Это чтобы не утомлять натуру. А сам Миньяр, придворная знаменитость, писал только лицо и руки Луизы. Работать приходилось порой и по ночам, то, что можно писать при искусственном освещении — Сент-Эньян торопил меня, а его торопил король. Подарок на день рождения мадемуазель.

— В таком случае, если вы по ночам работали над портретом, выходит, они отсутствовали в квартире Сент-Эньяна. Алиби, господа! И вот свидетель — Люк Куртуа.

— Разве вы не знали, что на портрете Луиза в красивом серебристом платье и вокруг цветы?

— Да никто из нас не видел королевский портрет.

— А кто видел-то? Сама Лавальер, король и де Сент-Эньян. А потом Рауль и принцесса Генриетта.

— Вы всех перечислили, господа Пираты: модель, заказчика, наперстника, соперника заказчика и соперницу модели, но забыли художника и негра, — заметил Люк.

— Черт возьми, простите, господин Люк. Не обижайтесь и поймите, что мы этой историей интересуемся не из простого любопытства. Наши юные друзья понимают и не проболтаются, не так ли?

— Понимаем, — сказал Шарль-Анри, — Но, как и ваш Двор, мы, услышав эту историю, решили, что портрет был какой-то неприличный…Словом, как заметил господин де Невиль, натура была обнаженной. Иначе с чего бы тогда виконту вызывать на дуэль г-на де Сент-Эньяна?

— И я по простоте душевной решил, было, что юная дева Лавальер была изображена в… естественном виде, — сказал Оливье, — Вроде как Диана де Пуатье в замке Фонтенбло или, там же две красотки в ванне — Габриэль Д'Эстре с сестрицей.[41] А, если она в серебристом платье — из-за чего с ума сходить?

— Обычно пираты лишали девиц невинности, мы же, напротив, восстанавливаем невинность этой молодой особы. Я, впрочем, и раньше был уверен в этом, — заметил Гугенот.

— Замолчите лучше и никогда не произносите ее имя при Рауле, — сказал Серж, — Король никому ее не отдаст. И сейчас уже не имеет значения, спит Людовик с Лавальер или нет. Не имеет значения, в каком виде была изображена Лавальер на том портрете. Проехали, ясно?

— Не совсем, — сказал Шарль-Анри, — Утверждая столь категорично, что мадемуазель де Лавальер особа добродетельная / а я, признаться, узнав известную вам историю, считал ее самой обыкновенной придворной шлюхой / вы, господин де Монваллан, вносите сумятицу в мою доселе спокойную душу.

— Как так? — спросил Гугенот, — Вы-то тут при чем?

— Вот при чем, — сказал Шарль-Анри, — Я дрался с ее братом, Жаном де Лавальером. Правда, нас разняли. Преподаватели.

— Где? — спросил Гугенот, — Вот, Пираты, у нас растет достойная смена. Кто кого вызвал?

— Жан меня вызвал. Дело было так. Граф Д'Аржантейль, наш полковник, с Бофором и пышной свитой заявился в Блуа, где ваш покорный слуга учился в коллеже. Герцог куда-то смылся по своим делам, а я, проведав, что начинается такая интересная заваруха, решил сбежать на войну. Сказано — сделано. Графу я приглянулся. Короче, меня записали. Я и давай хвастаться перед Жаном. Жан тоже решил на войну податься. Граф сначала проникся, но, узнав его имя, отказал. Жан заявил, что будет ждать Бофора. Вскоре и Бофор явился. Помнится, был вечер, уже почти ночь. Бофор спросил, что мы хотим. Я-то свое дело уже уладил, и только сопровождал Жана. Вместе удобнее перелезать через стену коллежа. Мы часто удирали от святых отцов, но это между прочим. А Бофор сначала тоже склонился к тому, чтобы взять Жана на войну. Как только Жан назвал свою фамилию, герцог переглянулся с полковником. 'Лавальер?' — 'Лавальер! ' Я-то понимал их переглядки, но ребята в коллеже скрывали от маркиза всю эту историю. Кому приятно узнать, что твоя сестра — шлюха, что она нарушила клятву, данную жениху и вовсю трахается с Его Величеством? Прошу прощения, благородные господа, но именно в такой форме до воспитанников католического коллежа