— Это стукач, — сказал Рауль, — Проследи за ним. Если что заметишь, скажи. Тебе он не показался подозрительным? Я даже не знаю, кто это такой.

— Совсем безликая личность.

— Шпионы, соглядатаи, стукачи такими и должны быть — неприметными, безликими, не запоминающимися.

— Я присмотрюсь к нему, — пообещал 'тайный советник' .

— Может быть, я зря остановил моих друзей. Оливье уже был готов вызвать его на дуэль. Но, быть может, он не так и опасен. Сержу везде мерещатся шпионы.

— Глаз с него не спущу, господин Рауль, — заверил Гримо.

— Вот из тебя шпион не получился бы. Как это тогда, в Венсене, не догадались, что ты — наш?

— Расчет был на мою индивидуальность, — важно сказал Гримо, — А насчет Мор…маля…как бы не повторилась ситуация, когда ваш отец помешал господину Арамису убить Мор…даунта.

— Да иди ты! — сказал Рауль, — Такой мор…ды не найдешь среди самых отвратительных уродов Магриба. Это был уникальный негодяй, единственный в своем роде.

— А вы-то сами видели уродов Магриба? — спросил Гримо с усмешкой.

— Нэ выдэл, дарагой, и нэ жэлаю. Ассалам алейкум! — сказал Рауль с восточным акцентом.

— Алейкум ассалам, — ответил Гримо, — Идемте же, герцог ждет.

Вскоре после ухода Рауля и Гримо Люк и Гугенот присоединились к пирующим Пиратам. Вице-Король Серж, взгромоздившись на бочку, восседал там по-турецки.

— О недостойные! — заявил Серж, — Вы оскорбили мое августейшее земное величество своим опозданием на наш пир! Вы оскорбили и Небеса — самого Бога вина и веселья, сиречь Бахуса!

— Или Диониса, — сказал де Невиль, — то есть, Дионисия.

— То есть святого Дениса! — грозно нахмурил брови Серж, — Отвечайте, что вы можете сказать в свое оправдание?

— Мы и не думали оскорбить ни святейшего пьянейшего Бахуса, ни Дионисия, ни — Боже упаси от такого кощунства! — Святого Дениса! — кротко сказал Люк, — Мы их уважаем.

— Мы их боготворим, — добавил Гугенот.

— Господа Пираты! — обратился Серж к присутствующим, — Виновны ли эти люди в оскорблении Небесного величества?

— Не виновны! — хором ответили желторотые.

— А что вы скажете в ответ на мое первое обвинение? — тоном деспота продолжал Серж.

— То же, что и насчет Небесного величества — мы тебя уважаем, Серж, — сказал Гугенот, — Но, правда, чуть поменьше, чем Святого Дениса.

— Подождите, это еще не все! Как вы оправдаетесь на мое обвинение в дезертирстве? С поля боя, вернее, с мессы Бахуса?

Принимая правила игры, Люк и Гугенот бухнулись на колени перед бочкой, пали ниц и возопили:

— Помилования, государь!

— Вы знаете, нечестивцы, что оскорбление небесного и земного величества карается смертью?

— Нас признали невиновными, о государь! — возразил Люк. Серж махнул рукой.

— Вы знаете, что за дезертирство полагается смертная казнь?

— Но мы вернулись, о государь! С повинной! — кротко сказал Гугенот.

— Милосердия! — закричали желторотые, — Помилования, государь! Они больше не будут!

— Выпейте это! — величественным жестом показал Серж.

— Цикута? — спросил Люк.

— Аква-тофана? — спросил Гугенот.

— Агуардьенте! — заявил Серж, опорожнил добрую половину бутылки в кружки.

— Ave, Caesar… — сказал Люк, поднимая кружку с агуардьенте.

— …morituri te salutant,[40] - закончил Гугенот, и они чокнулись с трагикомическими лицами, опорожнили кружки.

Жюль и Шарль-Анри, уже знакомые с агуардьенте, хихикнули, заметив, как исказились лица 'преступников' и поспешно пододвинули к ним блюдо с ветчиной.

— Вы просто тиран, сир! — сказал Люк, — Это слишком даже для Пиратов.

Серж восседал на бочке и посмеивался.

— И вообще, сир, вы очень напоминаете короля Тюнов, бродяг со Двора Чудес, — продолжал слегка опъяневший Люк, — Его так и рисуют — на бочке.

— Потерпите немного, — сказал Оливье, — Власть этого тирана недолговечна.

— Мы его свергнем. Устроим революцию.

— Нет-нет, обойдемся без революций. Просто этот жестокий временщик — не настоящий король.

— Самозванец! Долой!

— Вице-король, и всего лишь.

— А куда вы дели настоящего Короля, Пираты?

— Его Величество сейчас пожалует. Правление нашего прежнего Короля было более… мягким. Мы утоляли жажду добрым вином. А что мы пили?

— Малагу мы пили, — сказал Оливье, — Это сначала. А потом, что придется. Но я, как министр,… вернее, магистр…не рассчитал аппетиты этих господ. Мы пьяные…

— В хлам! — важно кивнул вице-король и соскочил с бочки, — Буду ближе к народу. А вы тверезые. Непорядок!

— Уже не тверезые, — заявил Люк, — Уже хмельные. Я слышу пение сирен в морских глубинах!

— Мы тебя привяжем к мачте, как Одиссея! — пригрозил вице-король.

— Сразу видно, деспот! И министр у вас под стать. Одна надежда на Гвардию.

— Мое дело следить, чтобы у всех была выпивка, — сказал Оливье, — Продолжим?

— Только не агуардьенте, — поморщился Люк.

— Неженка, — усмехнулся Серж, — К счастью, есть еще вино. Я знал, что вам мало будет. Агуардьенте пока побережем. А чтобы нам не скучно было пить, наш художник расскажет о себе. А мы послушаем.

— Что вам рассказать? — спросил Люк, — Я много путешествовал, лет с двенадцати, а то и раньше. Сначала по Италии, потом по всей Европе.

— Ваш отец тоже художник? — спросил Серж.

— Был, — поправил Люк, — Он умер три года назад. Отец был очень хорошим художником. Мне далеко до моего родителя. Но, кажется, все-таки период моего ученичества окончился, и я выбираюсь на самостоятельную дорогу. Раньше я больше копировал. И помогал отцу писать картины, делать витражи, гравюры, ксилографии.

— Так ваш родитель специалист широкого профиля, — заметил Серж.

— О да! — сказал Люк, — В юности отец был учеником самого Рубенса. И потом они не раз встречались.

— А когда именно? — спросил вице-король.

— Еще при Генрихе IV. Когда Рубенс писал Марию Медичи для Люксембургского дворца.

— Как его звали? — спросил Серж.