— Пока буду делать наброски композиции, эскизы…Капитан обещал какие-то приспособления. Потом мы идем с опережением, и, когда флагман будет поджидать, пока подтянется весь караван, можно будет работать. Завтра корабельный плотник приготовит подрамник, натянет холст. Никогда не писал на парусине! Мои холсты тоньше. Но, надеюсь, справлюсь. А еще грунтовать холст, ждать, пока грунт высохнет. Но это мои профессиональные тонкости.

— Значит, ты выходишь из игры, — сказал Гугенот, — Придется мне в одиночку пасти эту пиратскую компанию. А у меня тоже дел по горло.

— Понимаю, — сказал Люк, — Экспедиция Хименеса и изучение языков. А если Рауль будет добрым пастырем для этого стада?

Гугенот пожал плечами.

— Раньше — да, теперь… не уверен. Время покажет. Рауль, по-моему, больше всех Пиратов склонен к эксцентрическим выходкам.

— Тогда не знаю, — сказал Люк, — А Рауль, не в упрек ему будь сказано, сначала не угадал во мне дворянина.

— Для этого тебя надо узнать поближе, — сказал Гугенот, — Я тоже не сразу понял, что ты принадлежишь к нашему сословию. Люк, прости за откровенность, но когда ты сидел, съежившись, сгорбившись где-нибудь в уголке в кабаке Годо, поставив перед собой плакат: 'Рисую портрет. Цена 10 ливров. Идеальное сходство' . — Ты очень мало походил на владельца герба и замка. Но стоило тебе взять в руки карандаш и начать работу, ты преображался! Словно ангел слетал с небес и касался тебя крылом. Я наблюдал за тобой в такие минуты. Сутулый оборвыш становился властелином, ты был выше герцогов и королей. Ты был — прости за пафос — но мне казалось, что ты избранник Богов, что ты весь в ином мире, мире твоих грез и фантазий, прекрасном, лучшем, чем наш, нам недоступном…

— Мне тоже порой кажется, что я избранник Богов, — прошептал Люк, — Но неужели я был таким неуклюжим, сутулым, жалким? Сейчас-то я приоделся…

— Благодаря щедротам герцога де Бофора, — улыбнулся Гугенот, — Ты считаешь это счастливым поворотом в твоей судьбе?

— Если я состоюсь как художник, — сказал Люк, — У меня бывает столько мыслей, столько замыслов, но, если упустишь момент… Бывает, так хочется работать, но то кисти вытерлись, то нет нужной краски, то еще что-то… И есть нечего было… Вот и приходилось писать портреты за гроши,…а время уходило. Но теперь я надеюсь, что выбился из нищеты. Я просто богач, Гугенот! Но зря я, дурак, пожадничал. Зря купил мало красок. Все же я решил оставить кое-какие деньги на всякий случай. А тратить-то их и не на что.

— Тебе же капитан обещал дать еще белил. Люк, но, наверно, ты не отдаешь себе отчет, насколько все это опасно?

— А ты отдаешь?

— И я не отдаю…В достаточной мере. Навряд ли на мои вопросы ответят кардинал Хименес и Педро Наваррский.

— А ты заметил, как капитан обозлен на испанцев?

— Он сказал правду, Люк. В XVI веке испанский Двор так и лез во все наши дела.

— Это сложный вопрос. В XVI веке турецкие пушки бомбили Мальту ядрами с лилиями. Я сам видел на Мальте. Мне рыцари показывали.

— Ты был на Мальте?

— Давно, — сказал Люк, — Пацаном еще, в конце сорок восьмого.

— Я не говорю, что Франциск I был агнцем, но и испанцы хороши! Ну вот, к примеру, некий посол Испании дон Бернандино де Мендоса. Конец прошлого века. Этот дон и его приспешники, дипломаты Тасио и Морео, шпионы, проще говоря. Ты слышал о Жуанвильском договоре 1584 года?

— Гугенот. Но нам-то что до этого?

— Вышеупомянутые испанцы заключили договор с герцогом Майенским, младшим братом Гиза- Меченого. К нам это относится постольку, поскольку, согласно Жуанвильскому договору, мы признаем испанскую монополию на торговлю с Новым Светом. Понимаешь, чем это пахнет? Испанцы прочно воцарились в Центральной и Южной Америке. Караваны с перуанским и чилийским золотом…Имеют право! 'Спасибо' , Лига! От 'благодарного' потомства! Черт бы побрал этих Гизов!

— О-ля-ля! Теперь я понимаю Береговое Братство! — захохотал Люк, — Теперь я понимаю, почему капитан так обижается на Испанию! Но нас не проведешь! То-то так популярна 'Песня Буканьеров! ' Гугенот, мы хитрее испанцев. Наши парни на Тортуге грабят испанские караваны с золотом и правильно делают. Нет, Гугенот, французов не перехитришь! А Людовик делает вид, что ничего не знает.

— Но теперь нам нужно забыть старые разногласия и объединиться. А случись сейчас какой-нибудь конфликт в Атлантике — и доны, разобидевшись на наглых лягушатников, откажутся драться с реисами.

— А мы при чем? Мы же не буканьеры? Мы люди культурные, цивилизованные! Ай, де ми! Знаешь, если доны нас предадут, и черт с ними! Все равно хочу в Африку!

— Ох, Люк. Тебя надо охранять еще более бдительно, чем господина де Бофора.

— Меня? А зачем меня охранять?

— А то! — разозлился Гугенот, — Забредешь куда-нибудь 'полюбоваться пейзажем' , а 'они' тут как тут.

— У меня еще остались деньги. Пятьдесят пистолей. Откуплюсь.

— Дурак! О, какой дурак! За пятьдесят пистолей и лошадь не купишь!

— Я жил на пятьдесят пистолей всю зиму, — сказал Люк, — Гонорар за картину. И ничего, не умер.

— На такие гроши — всю зиму? — вздохнул Гугенот, — Да я в карты больше за вечер проигрывал.

— Но ты был мушкетером короля, а я жил на чердаке и был свободным художником.

— Оставим это. Это было в той жизни, прежней. Ты очень наивен. Ты себя так низко ценишь? Вспомни Цезаря в плену у пиратов.

— Но я же не Цезарь, — сказал Люк, — Ты говоришь так, словно я уже в плену у мусульман. Напишу портрет какого-нибудь паши, реиса, аги. Авось и отпустят.

— И групповой портрет женщин из гарема. Дурень, наивное дитя! Да ведь они людей не изображают. Запрещено Кораном.

— Жаль. Хотел бы написать томных одалисок. Желательно обнаженных.

— Хочешь стать евнухом? — фыркнул Гугенот.

— Чур, меня, чур! — перекрестился Люк, — Что за ужасы ты говоришь!

— Ты же хочешь в Африку? Или Африка для тебя — это львы, верблюды, горы, страусы…

— Пирамиды, — сказал Люк, — Сфинксы. Крокодилы. Людовик Святой. Клеопатра. Но это меня уже в Египет понесло.

— Дитя, — вздохнул Гугенот, — Сидел бы в Париже, рисовал детей да голубей. У тебя очень хорошо получались дети и голуби.

— Ангельский период моего творчества прервался, — сказал Люк, — Я вернусь к детям и голубям, но сейчас начинается батальный период моего творчества. Правда, на время путешествия я, скорее маринист, чем баталист. Зеленой, белой, синей — я не называю какие именно краски — у меня припасено достаточно.

— А кадмий красный у тебя припасен для батальных полотен? — спросил Гугенот.

— И кадмий, и краплак, и киноварь, и сажа газовая и кость жженая. Все припасено!

— Молодец, — сказал Гугенот, — Главное, не жалей кадмия красного.

— Ты хочешь сказать, что на этой войне прольется много крови?

— Я хочу сказать, что тебе понадобится очень много красного кадмия. Больше, чем белил цинковых и лазури железной.

— Нет! — сказал Люк, — Ты ничего не понимаешь в живописи, мой дорогой мушкетер! Белила превыше всего! Любая картина съедает уйму белил!

— Ты ничего не понимаешь в войне, мой гениальный художник!