Ролан и Анри перебежали с бака 'Короны' на стоянку Пиратов. Там, как и предполагал барабанщик, было пусто — все разбрелись по каютам отсыпаться после 'мессы Бахуса' . Анри взялся наводить порядок, ворча: 'Вот насвинячили… ' Паж брал двумя пальчиками и кидал в плетеную корзину салфетки, кожуру от апельсинов, куриные косточки. Туда же последовали и пустые бутылки.

— Что вы собираетесь с этим делать, Анри? — спросил помогавший пажу Ролан.

— Что-что, за борт выкину!

— Стойте! У меня идея!

— Что за идея?

— Вы знаете, что в бутылках посылают письма?

— Нет, не знаю.

— Очень просто. Объясняю! С корабля бросают бутылку, и, если встречный корабль ее выловит, и в письме что-то важное, ее отправляют в Морское министерство той страны, которой принадлежит корабль. Потом из Морского министерства письмо отправляют по адресу. Давайте письма напишем! Так скорее: подумайте, пока еще мы дойдем до Африки, да пока напишем, да пока отправят, да то, да се, а так, может, сразу и пойдет.

— Ох, Ролан, дорогой ты мой Ролан, — вздохнул Вандом, — Мое письмо никак не доплывет до человека, которому я хотел бы написать.

— Он так далеко? Кто это?

— Мой друг, — сказал Анри, краснея, — Самый любимый… Самый лучший…

— Даже лучше меня? — ревниво спросил бретонец.

Анри де Вандом печально улыбнулся и опустил голову.

— Понимаю, — грустно сказал Ролан, — Мы не так давно знакомы, Анри.

— Ролан, не обижайся! Это из области таких чувств, которые нельзя сравнивать. Я очень люблю тебя, но сейчас ничего не могу тебе объяснить. Я очень волнуюсь за него. О нем нет никаких известий уже давно, и я боюсь, не случилось ли с ним какой беды.

И мое письмо никак не дойдет до него.

— А вдруг дойдет? Куда уехал ваш друг?

— В Китай — так он сказал.

— Ну и что? Представьте карту Мира. Очень даже может быть, что дойдет. Пишите своему другу, Анри. И я буду писать.

— А вы кому?

— Только не считайте меня маменькиным сыночком, но я хочу написать маме. В Нант.

— Я не считаю. Вы должны написать маме. А разве вы еще не написали? Герцог же сразу сказал, чтобы все на случай оказии написали домой, что с нами все в порядке.

— Нет, — смутился барабанщик, — Времени не было.

— Да у вас совести нет, шевалье де Линьет! Как вы могли! — возмущенно сказал Вандом, — Ваша мама, наверно, волнуется! Напишите немедленно!

— Я напишу, — сказал Ролан.

— Он, видите ли, мемуары пишет… /Анри чуть не выпалил 'какие-то дурацкие' /, на это он время находит! А мать в Нанте, небось, совсем извелась.

— Не мучайте меня, Вандом! Я уже взял бумагу и карандаш. И бутылка рядом.

— Нет, — сказал вредный Вандом, — Буду мучить. Вам не пришло в голову, что вы могли передать записку для вашей матери с Шевреттой?

— С Шевреттой?

— Ну да, с Шевреттой, если вы из Бретани. Мне что, вам объяснять? Или вы не знаете ее девичью фамилию?

— Кто в Бретани не знает Роганов! Знаю, конечно!.. Но я… постеснялся… И разве ей до меня было?

— Ну, вашу записку она бы передала.

— Конечно, ведь они знакомы — моя мама и Шевретта.

— Вот видите, какой вы бессовестный! Пишите немедленно, пока не напишете, я отказываюсь с вами разговаривать! Понятно, шевалье?

— Понятно. Вы правы. А вы будете писать этому китаезе?

— Китаезе? — Анри де Вандом от души расхохотался, — Это не китаец! Я никогда живых китайцев не видел! Это француз, и слишком французский француз!

— Как это? — вытаращил глаза Ролан, — Что-то я не очень понимаю эту превосходную степень?!

— Я сам не понимаю и не могу объяснить, но это так.

— В чем же его превосходство?

— Во всем! А сейчас отстаньте от меня, дайте сосредоточиться, я тоже буду писать письмо — в Китай!

— Да я к вам и не пристаю, — промолвил Ролан и принялся писать:

'Дорогая мамочка!

У меня все нормально. Я посылаю тебе это письмо с борта самого лучшего корабля нашего королевства 'Корона' , флагмана эскадры герцога де Бофора, который оказал мне честь, назначив своим барабанщиком при Штабе. У Жюля тоже все нормально.

Я посылаю письмо таким способом, в надежде, что оно скорее дойдет до тебя, и ты не будешь беспокоиться за меня и за Жюля. Кормят нас хорошо. Я здоров. И мы с Жюлем вернемся в Бретань, увенчанные славой, богатые, и восстановим могущество рода де Линьетов. Мы будем достойны нашего героического предка-крестоносца Жоффоруа де Линьета!

Пожалуйста, не ругайся, что я удрал со двора Людовика XIV, куда Вы, дорогая матушка, меня пристроили благодаря протекции любезной герцогини де Шеврез. Перед герцогиней я извинился лично, теперь приношу Вам свои глубочайшие извинения. Просто служба при Дворе — не по моей натуре. Надеюсь, Вы обо мне еще услышите!

Господин де Бофор отнесся ко мне очень благосклонно. И я уверен, что прославлю свое имя! Мне очень нравится наше путешествие, и я пишу свои мемуары. Это, на мой взгляд, уже серьезная вещь, и я надеюсь Вас с ними познакомить. И Вы удостоите мемуары своим благосклонным вниманием, как когда-то мою первую трагедию в стихах 'Тайна друидов' , которая теперь мне кажется полной ерундой по сравнению с мемуарами!

И еще мне очень нравится окружение господина де Бофора. Герцог их называет 'мои львята' , и я надеюсь быть достойным их героического общества!

Перечитав свое письмо, нашел важную ошибку. Но не исправляю — Вы меня ругали за исправления. Я написал неверно имя нашей покровительницы. Сейчас ее зовут графиней де Ла Фер!!! Здорово, правда?

Припадаю к Вашим стопам и почтительно целую Ваши ручки.

Ваш любящий сын, шевалье Ролан де Линьет.

В Нант, Бретань. Графине де Линьет' .

''В Китай. Дворянину, называющему себя Шевалье де Чен-Дени.

/ Исправлено на Сен-Дени /

Мой любимый!

Яд разлуки с тобой отравляет мою жизнь и наполняет мою исстрадавшуюся душу самой черной меланхолией, адскими муками, бесконечной болью. А мир вокруг прекрасен, но что мне этот мир, синее- синее море, яркое-яркое солнце, белые-белые паруса, когда в этом мире нет тебя, мой любимый!

О Шевалье, я вспоминаю тебя, твои синие глаза, твои нежные уста, твой звонкий голос, твои