– Какие дети? – со сладким придыханием фамильярно спросила девица и прижала его руку к своей груди. – Ты же меня хочешь? Правда? Прямо сейчас?

– Хочу, – помимо своей воли выдавил Гелий, чувствуя приятную судорогу в скулах. – Здесь… Сюда…

Он открыл дверь триста седьмого блока, втолкнул Суглобову, а она уже стаскивала с него куртку, выворачивая рукава. Тогда и он рванул ее платье на груди, и ни одна пуговица не отлетела, выскочив из петель, словно так и было задумано.

– При чем здесь дети, глупенький! – засмеялась девица. – Нам и так будет здорово… Ты мне сразу понравился, еще когда представляли коллективу. Такой большой, сильный…

Гелий плохо понимал, что она говорит, видел перед собой ее пульсирующее, сильное тело и ощущал острое желание. Ему казалось, что он ласков и улыбается, что руки у него нежные от страсти; и одновременно, как бы глядя на себя со стороны, он видел чудовище с искаженным лицом, и оно отчего-то вызывало в женщине восторг и стонущую радость. Она закатывала глаза, ею уже овладевало буйство! Вначале он не почувствовал боли от ее ногтей, и только потом, когда женщина разжала руки и затихла, спину начало жечь, словно на нее лили расплавленный свинец, а искусанные плечи стали кровоточить.

И эта собственная кровь отрезвила его: Гелий обнаружил, что лежит на полу вниз лицом в жилище Слухача, а кругом в беспорядке валяются мужские и женские тряпки. Он торопливо оделся, приблизился к женщине и спросил не своим голосом:

– Послушайте… что все это значит?

Ее голова опрокинулась, и Гелий понял, что женщина мертва. Он склонился к ее лицу – дыхания не слышно, только явственный запах тлена…

Вероятно, они пролежали в этой комнате несколько суток, а может, и больше: время не подчинялось измерению. Первым делом он подумал, что там, наверху, произошла ядерная катастрофа и Центр, выполнив свою миссию, нанес Удар возмездия. Иначе бы его стали разыскивать и обязательно нашли… А не искали потому, что в нем не было теперь нужды…

Или вообще никого не осталось в живых?

Гелий прислушался, потянул носом воздух – запах тлена доносился сквозь приоткрытую дверь.

Женщина пошевелилась. Гелий встряхнул ее, перевернул с живота на спину.

– Эй! Вы живы?

Бесцветные губы порозовели, под прикрытыми веками вздрогнули глаза.

– Жива, – чуть слышно пробормотала она. – Хочу еще…

– Что? Что вы хотите?!

– Хочу, чтобы все повторилось… Женщина открыла глаза: на Гелия смотрел туманный щекочущий взгляд.

– Что повторилось? Что?

– То, что было, – все!

– Одевайтесь и уходите отсюда! – Он швырнул ей платье. – Немедленно! Пока я не выкинул вас отсюда!

Гелий схватил ее за плечи и выпихнул за дверь.

Улыбка на лице женщины превратилась в бабий испуг. Она пронзительно взвизгнула и, озираясь, бросилась по коридору…

Гелий пошел за ней следом и на ходу дергал все двери подряд, откуда-то наносило дымком от ментоловых сигарет и свежесваренным кофе…

Наконец он выбрел в зону центрального пульта и остановился перед стеклянной перегородкой, за которой во всю стену искрились зеленые сигнальные лампочки. Оперативный дежурный, подполковник- ракетчик, сидел в обществе операторов спиной к пульту и играл в преферанс на деньги.

А на экране телевизора все еще торчал струнный оркестр, и Гелий узнал музыку…

Это был действительно реквием, только неизвестно по какой причине исполняемый.

Он разыскал Суглобову через час, когда окончательно пришел в себя и осознал, что с ним происходило в жилище Слухача. Она была уже не та перепуганная бабенка, успевшая переодеться в гражданское платье, слегка подкрасилась и освежилась своими нежными духами… застал ее возле кабинки в гардеробе, где переодевались младшие офицеры-женщины: на поверхности никто из служащих Центра не имел права носить военную форму и имел документы прикрытия. Но чтобы их получить на пропускном пункте, следовало сдать охране свою визитку.

А ее у Суглобовой не было. Так и не посмев доложить о случившемся своему непосредственному начальнику, она не могла избавиться от сладострастного ощущения, когда едва знакомый глава Центра, этот Железный Гелий, грубо всунул руку ей под платье и нащупал сосок. Остальное как бы забылось, и тело вновь пробивало щемяще-приятным током, волна которого катилась от груди к голове, затем к ногам…

Недосказанность в ощущениях теперь держала ее накрепко остро-сладким жаром внизу живота… Чудилось: еще бы одно прикосновение его руки, хотя бы к руке, и наступит… молнией сверкающее чувство!

– Возьмите. – Гелий протянул ей визитку. – И забудьте то, что произошло. Это недоразумение… Да, это нервы и недоразумение.

– А разве… что-нибудь произошло? Я ничего не помню… Все как во сне.

Он молча расстегнул рубашку, показал искусанные плечи:

– Я тоже хотел бы забыть…

Женщина потянулась рукой, однако Гелий запахнул рубашку и застегнул молнию на куртке.

– Это сделала… я?

– Не мог же я сам себя искусать!.. И исцарапать спину… Представляете, что будет, если оператор на пульте включил запись видеокамер?

– Понимаю, компромат, – тихо вымолвила Суглобова и дрожащей рукой потянулась за карточкой. – Если это сделала я, то была… без памяти.

Гелий почувствовал ее прикосновение. Прохладная рука задержалась на пальцах, и он выпустил визитку.

Карточка упала на пол, а ее рука становилась настойчивее, увереннее и уже добралась до запястья. Он посчитал это за дешевый трюк, поднял глаза и тут же подумал, что, если бы пришлось сидеть в бункере девяносто девять лет, пожалуй, он выбрал бы ее. Стройное, спортивное тело, сильные ноги, высокая грудь и темные, черные от расширившихся зрачков глаза – с такой можно возрождать новое человечество.

Гелий высвободил руку, поднял визитку.

В ее взгляде скользнуло недоумение.

– Как вас зовут? – спросил он, чтобы вывести ее из оцепенения…

– Марианна, – вымолвила она, разглядывая свою руку. – Как странно… Я ничего не ощущаю! Обнимите меня. Пожалуйста, обнимите меня!

– Зачем? – тупо спросил Гелий. – Что это значит? – Ступайте домой и не майтесь дурью! – прикрикнул он.

– Нет! – воскликнула Марианна и отпрянула. – Не смейте так говорить! Какое вы имеете право?

– Право начальника, которого хотят взять в руки через постель, – отрезал Гелий. – Причем грубо и бесцеремонно.

Она вырвала из его руки визитку, схватила шубку, сумочку и побежала в холл. По пути обронила перчатки, но не заметила этого: в коридоре остался лишь запах духов, названных в честь последней любовницы Наполеона.

Гелий поднял перчатки и, поиграв пустыми пальчиками, спрятал в карман.

Откуда-то послышался тоскливый звук, напоминающий плач уставшего от слез ребенка. Он огляделся, прислушался и понял, что это исходит откуда-то изнутри, будто плачет собственная душа.

Движимый неким интуитивным позывом, Гелий двинулся по коридорам к двери, за которой сидел Матка, и, вставив карточку в замок, толкнул ее ногой.

Изображать главного врача больше не хотелось…

– Что еще вы знаете о детях и мертвых душах? – спросил Гелий с порога.