барабанные перепонки. Оглушенный, Гелий выпустил ручку и отступил назад: мысль о том, что его заперли, была сумасшедшей и реальной одновременно, как детский полет во сне…

– Дверь открывается наружу, – неожиданно раздался в динамике голос подполковника, и только сейчас Гелий заметил, как она медленно отходи г, выдавливаемая то ли сквозняком, то ли обвалом музыки.

Он не поверил ни глазам, ни ушам. И когда наконец осознал собственную глупость, высунул руку в щель.

– Толкните от себя! – чуть ли не возмутился дежурный.

Карогод послушался, толкнул и тут же оказался за порогом. В коридоре не было ни беготни, ни суеты, ни специальных световых и звуковых сигналов, подаваемых в случае боеготовности. Под потолком во всю длину галереи горели дежурные фонари, и откуда-то издалека, за спиной слышался звонкий женский смех и легкое повизгивание.

И странно, дверь в триста седьмой блок также захлопнулась сама собой, будто открывалась, чтобы выпустить его.

Он пробежал по галерее, свернул за угол и дальше пошел шагом, ощущая желание оглянуться. Хотелось уйти подальше от злосчастного места, поэтому Гелий не думал, куда идет, и там, где основной коридор разделился на три, свернул вправо и скоро очутился перед дверью с электронным замком. Машинально сунул в него карточку и не услышал знакомого мягкого щелчка.

Лишь после этого прочитал на подсвеченном табло: «Зона ь0».

Это была та самая вспомогательная зона, сельскохозяйственная, куда ему не было ходу и куда бы он сейчас с удовольствием забрался, чтобы избавиться от похмельной ломки после жилища Слухача. Представилось, как там, за стальной дверью, в стойлах стоят коровы и жуют сено – теплые, парные, пахнущие сладковатым молоком и навозом. Забраться бы сейчас в ясли, как это бывало в детстве, и уснуть под мерное коровье дыхание…

Вначале ему показалось, что в запретной зоне заржал жеребенок – неужто и лошади были в бункере?! – однако через секунду он понял, что это звонкий детский смех. Послышался топот легких ног: да там просто шалили дети!..

Но откуда они здесь?

Он хотел ошибиться, хотел стряхнуть наваждение и услышать голодный визг поросят, блеяние овец или жеребенка, но сколько ни прислушивался, галлюцинации не исчезали, а, наоборот, становились отчетливее и ярче: за дверью Нулевой зоны резвились и смеялись от удовольствия самые обыкновенные дети…

Оглядевшись, Гелий попятился и побежал прочь. То ли из-за волнения, то ли черт водил, но он никак не мог попасть в основную галерею, где был его кабинет и где в шкафу стояла бутылка водки. Он открывал ключом двери одну за другой и оказывался то в Третьей, то почему-то в Седьмой зоне, где в специальном отсеке стоял законсервированный атомный реактор. И везде в коридорах было пусто, так что и спросить некого. Сидевший за пультом подполковник уже наверняка обратил внимание на нестандартное поведение начальника Центра, а если еще спросить, как выйти, точно решит, что он сошел с ума или напился.

Наконец Гелий выбрался из лабиринта, узнал центральную галерею и скорым шагом двинулся к своей двери, но отчего-то опять оказался перед жилищем Слухача. Ну и Бог с ним! Зато теперь ясно, куда идти: два поворота налево, и будет блок управления Центра…

Он постоял возле двери кубрика, справляясь с сильным приступом одышки, и, вспомнив, как хорошо дышалось в жилище Слухача, вновь ощутил желание посмотреть, что сейчас там происходит. Гелий чуть приоткрыл дверь и тут же со стуком затворил: из щели несло тяжелым духом, напоминающим знакомый смрад дымной школьной кочегарки, куда пацаны бегали покурить на перемене. Топили каким-то пыльным серым углем, который не горел, а таял в топке, испуская удушливый желтый газ.

Наверное, этот газ и выкурил из комнаты музыку – экран телевизора был черен.

Гелий прижался к стене, ощущая сильное сердцебиение и сухость во рту, потому что где-то впереди послышался заливистый детский смех. Воистину, мальчики кровавые в глазах!..

Надо немедленно пойти к Матке и расспросить все относительно детей. Не чудится же, вот, бегут и смеются!..

В конце коридора показалась парочка – девица из операторской и Широколобый в голубой униформе. Шли, бессовестно обнимались, не замечая начальника Центра, и этот мыслитель норовил запихнуть руку в вырез форменного платья своей спутницы. Запихнул, ухватил за грудь и получил по руке звонкий шлепок. А самой приятно, стерве!..

Из-под двери кубрика тянуло запахом серы… Карогод по-собачьи отфыркался и потряс головой, чтобы стряхнуть наваждение, и тут был замечен идущими: девица стремительно высвободилась из объятий, приподняла головку и независимо зашагала вперед. Широколобый смутился и несколько поотстал.

– Стоять, – приказал Гелий незнакомым голосом и откашлялся.

Девица замерла по стойке смирно, сохраняя невозмутимый вид. На пластмассовой визитке, прикрепленной рядом с вырезом платья, значилось: «Мл. лейтенант Суглобова М., оператор связи». И фотография в пилотке…

Случайных, с улицы, женщин в Центре не было. Их принимали на службу, как в далекие времена дворянских детей, еще в утробе матери. Это были исключительно дочки офицеров Генштаба. Зато Широколобых отбирали годами, просеивая сквозь сита проверок, тестов и экзаменов, поэтому они больше походили на ходячие компьютеры. Это были действительно мыслители высочайшего потенциала, можно сказать, интеллектуальный цвет нации. В жизни они казались совершенно беспомощными, вели себя как послушные дети, у каждого из них имелось отдельное рабочее место и изолированная комната для отдыха. Говорили, что, если они оказываются вдвоем, начинается выделение энергии, чем-то напоминающей ядерную при сближении двух критических масс.

Широколобых берегли в Центре как зеницу ока.

Ухажер Суглобовой М. стоял в сторонке и виновато глядел себе под ноги.

Глядя на независимую девицу, Гелий вдруг подумал, что, если придется остаться под землей на целый век, она даст потомство и от нее, как от Ноевых детей, спасшихся в этом ковчеге, пойдет новое человечество.

Может, оно будет не таким уж плохим – вон как смотрит гордо и пристально!

Гелию почудилось, что и от нее несет серным духом.

– Где вы должны находиться в данный момент? – спросил он, прислушиваясь к себе как бы со стороны.

– В данный момент – здесь! – ничуть не испугалась Суглобова М.

– По приказу оперативного дежурного осуществляли проверку дублирующих блоков связи и сигнализации в четвертом отсеке Седьмой зоны! – доложил мыслитель, вступившись за свою спутницу. – Направляемся в Третью зону!

– Вас не спрашивают! – рявкнул Гелий, пытаясь рассмотреть визитку на кармане куртки – одни нули! – Идите на место!

– Есть! – откозырял Широколобый. – Разрешите идти?

– Я же сказал!

Заступника будто ветром сдуло. Девица вдруг усмехнулась одними губами и, чтобы скрыть это, кокетливо прикусила нижнюю.

– Чем от вас пахнет? – грубо спросил Гелий.

– Чем? – изумилась она и понюхала себя, нагоняя воздух от груди. – «Пани Валевска»…

– Что это? Кто?..

– Вообще-то французские духи, – улыбнулась она. – А пани Валевска последняя любовница Наполеона.

Это его окончательно взбесило, и Гелий, шалея от гнева, схватил девицу за погончик на форменном платье, притянул к себе и откровенно понюхал. А она, сучка, еще и откинула голову назад, подставляясь…

В вырезе платья он увидел ее грудь, потянулся, нащупал пальцами сосок и ничего не почувствовал, кроме его твердости.

– Дети!.. Откуда здесь дети? Чьи они? – зачем-то спросил он, хотя знал, что эти девицы не имеют представления о Нулевой зоне…