– По-моему, – сдерживая смех, продолжал Щукин, – следовало бы кинокартины, где развивается наступление, начинать не с артподготовки, а с нашей саперной работы и показать, как мы ночью в одиночку на собственном пузе ползем и под носом врага делаем проходы и для танков и для пехоты…

– Правильно! – поддержал его с порога Железнов.

Для комсорга это было настолько неожиданно, что он не своим голосом гаркнул:

– Встать! Смирно! – и, еле откашлявшись, доложил комдиву, что все в сборе.

– Десять минут перекур, – распорядился комдив. – Но только, пожалуйста, на дворе и в кулачок.

Собрались как раз к передаче. Каждый, держа наготове книжечку, карандаш, был в полной готовности. Приготовился и Парахин, поставил вверху странички: «Последний час. 31 января 1943 года».

Сегодня голос диктора звучал особенно торжественно, отчеканивая каждое слово:

«Войска Донского фронта в боях 27 – 31 января закончили ликвидацию группы немецко-фашистских войск, окруженных западнее центральной части Сталинграда… Окружено по меньшей мере 330 тысяч войск противника. Сегодня вашими войсками взят в плен вместе со своим штабом командующий группой немецких войск под Сталинградом, состоящей из 6-й и 4-й танковых армий, генерал-фельдмаршал Паулюс и его начальник штаба генерал-лейтенант Шмидт…»

– Ого! Фельдмаршал! – вырвалось у темпераментного Щукина.

Еще долго диктор сообщал фамилии плененных командиров и начальников, затем наименования захваченных штабов корпусов, дивизий и полков и в заключение – о трофеях. Радио замолкло.

– Дорогие товарищи! – поднялся Железнов. – Слушайте и пометьте себе, что я скажу. Завтра, вернее сегодня, утром прочитайте это сообщение в подразделениях всем бойцам. После скажете, что вместе с вами слушали эту передачу командование полка и командир дивизии. И еще то, что командование дивизии и полка всей душой радо освобождению Сталинграда и шлет всем нашим воинам свою сердечную благодарность за то, что они доблестно выполнили приказ – форсировали Вазузу, захватили плацдарм и отстояли его. Скажите и то, что мы своим наступлением и форсированием прочно сковали войска 9-й армии генерала Моделя и 3-й танковой армии генерала Рейнгардта и не дали им возможности не только отправить на помощь фельдмаршалу Паулюсу ни одной дивизии, ни одного полка, а еще заставили фельдмаршала Клюге – командующего группы армий «Центр» – бросить сюда на закрытие прорыва свой оперативный резерв и даже охранную дивизию и дивизию СС. И как ни велики наши потери, мы своими активными действиями так же, как и воины нашего и Калининского фронта, основательно помогли Сталинградскому и Донскому фронтам окружить и разгромить 330-тысячную группировку Паулюса.

Весть о победе Советской Армии в Сталинграде докатилась и до далекого Княжина. Ее привез возвратившийся из района председатель колхоза Петр Петрович Крутовских. Не успел он поделиться дома этой вестью с соседями, как их ребята вместе с Кузькой Русских мгновенно разнесли ее по всей деревне. Влетела она, как яркий луч солнца в ненастье, и в дом Железновых.

– Чего вы такой толпой? Сходка, что ль? – угрюмо бурчала Аграфена Игнатьевна. – Дверь-то закройте! Господи, снегу-то сколько нанесли…

– Тетя Глаша, постой, не бурчи, – остановил ее Володя, сын Крутовских, – радость! Наши Сталинград освободили! Тьму-тьмущую фрицев, а вместе с ними пятнадцать генералов и еще вдобавок их главного – по-ихнему не помню, по-нашему – маршала – в плен взяли! И дальше их гонят!

– Слава тебе господи! – перекрестилась Аграфена Игнатьевна. – Да что же вы, милые мои, стоите-то? Садитесь. Кваску вот, пожалуйста, – сняла она блюдце с кувшина. – Как же это так получилось-то? Расскажите.

– Некогда, тетя Глаша. Нам еще бежать надо, – почти хором ответили ребята и рванулись в дверь.

– А мать обрадовали? – остановила она Кузьму. Тот, не задерживаясь, ответил на ходу:

– Обрадовали. Даже помогли лампадки затеплить.

– Даже лампадки, – шептали ее старческие губы. – Да, да, и мне надо затеплить. – И она засеменила на кухню, взяла там спички и, вернувшись в горницу, зажгла висевшую перед образами лампадку. После, опустившись на колени, молилась, отбивая земные поклоны, – за победу Красной Армии, за здравие воинов Якова и Веры и за пропавшего без вести Юры.

Молилась в душе и Пелагея Гавриловна с невесткой Марфушей.

Скрип двери, ворвавшийся холод заставили их обернуться.

Вошел командир.

– Вы к нам? – растерянно спросила Марфуша.

– Я к старшему лейтенанту Русских Василию Назаровичу.

– А его нет, в отъезде, к братеннику по делу уехал… – поспешила ответить Марфуша. – Раздевайтесь, подождите, он должен скоро возвратиться.

– Спасибо. Я потом зайду. У меня здесь есть дела.

– Что ему передать? – глядя на невестку, взволновалась свекровь.

– У меня к нему личное, – замялся офицер. – Понимаете, он просрочил отпуск.

– Просрочил? Отпуск? – Мать испуганно схватилась рукой за щеку.

– А вы не волнуйтесь. Все будет в порядке, – и командир ушел.

– Марфа! Что это значит? – Пелагея Гавриловна дернула за руку невестку.

И Марфуша, заливаясь слезами, поведала свекрови всю правду.

– Боже мой, боже! – запричитала Пелагея Гавриловна и, представляя, какой грех совершил ее сын, по- матерински думала, как выручить его из навалившейся беды. Больше всего она боялась Назара.

Пелагея Гавриловна встретила Назара на крыльце без платка.

– Ты это чего простоволосая, мать моя! Аль горячку схватить хочешь? – удивился Назар, опустив воротник и отряхивая с валенок снег. Подходя к дому, он заметил у ворот санный след. – Кто приезжал?

– Офицер из райвоенкомата… – ответила Пелагея Гавриловна.

– Из военкомата? По каким это делам? – шагнул Назар в избу и сбросил на руки невестки шубу.

– Да прямо-таки и не знаю. Ничего он не сказывал.

– Гм! – удивленно хмыкнул Назар. – Так-таки ни из-за чего за семь верст киселя хлебать?

– Да он обещал сегодня на обратном пути еще заехать… Банька готова. Може, сейчас, Назар, в баньку пойдешь?

– В баню? Что ж, можно и в баню. – И Назар подошел к висевшей шубе и из ее кармана вытащил поллитровку. – Завтра к нам в гости придут Илья Семенович, – поставил Назар в самодельный дедовский буфет водку, – Нина Николаевна, ребята – внуки Ильи Семеновича. Так ты, мать, наделай-ка пельменей, пирог испеки. А где Василий?

– Уехал в Морозово.

– Морозово? Что ж меня не дождался? – и бросил в сердцах: – Ну да, часто встречаемся!.. Тверезый? – Назар зло смотрел на жену.

– Тверезый… А что тут? По делу поехал.

– Раз не подождал отца, значит, голова не в порядке… Разве он не знал, что сегодня суббота и я должен приехать? Потом баня!..

– А може, и запамятовал.

– Запамятовал, – огорченно передразнил Назар жену. – Не запамятовал, а гульба – вот что! Испортила его война. Не тот Василий стал, не тот. Накось, отец работает на заводе, всего раз в неделю дома бывает, а он даже и не подумал меня обождать. Марфуша! – крикнул Назар, – давай белье! – Марфуша бросилась в горницу, взяла с сундука сверток и передала его свекру.

– А почему все это? Почему? – остановился Назар против жены. – Да все потому, что он не с винтовкой в руках на передовой воюет, а как барин на машине разъезжает. Если бы он так, как Костя, денно и нощно с пулеметом в окопе, аль как Семен у орудия, или наподобие Никиты – в небе, аль Захара – в танке, как Иван – под водой против супостата крутится, он дорожил бы собой и нашей фамилией. А так как ему все достается без крови и страха, вот и распустился, мать моя!.. – и с порога спросил: – Веник там?

– Там! – ответила Марфуша.

Стихли шаги Назара. Пелагея Гавриловна подошла к маленькой дежке и хотела было сказать невестке, чтобы она принесла из сеней муку, но другая мысль перебила ее намерение.

Марфуша по глазам поняла волнение и страх свекрови и посоветовала: