«Теперь возвращайся. Никакой опасности больше нет».
Правитель Стеттин был в гневе и отчаянии. Наблюдать, как его оружие разрушается в руках; чувствовать, как крепкая структура военной мощи разрывается, словно гнилая нить, которой она неожиданно оказалась, — тут и флегма превратилась бы в бушующую лаву. И все-таки он ничего не мог сделать — и знал это.
Он не спал по-настоящему хорошо неделями. Он три дня не брился. Он отменил все аудиенции. Его адмиралы были предоставлены самим себе, и никто лучше Правителя Калгана не знал, что пройдет немного времени — и не потребуется дальнейших поражений. Ему придется бороться с внутренним восстанием.
Лев Мейрус, Первый Министр, помочь не мог. Он стоял здесь, спокойный и неприлично старый, как всегда поглаживая тонким, нервным пальцем морщинистую линию от носа к подбородку.
— Ну, — закричал на него Стеттин, — сделай что-нибудь. Мы стоим здесь побежденные, ты понимаешь?
— Думаю, да, — спокойно сказал Мейрус.
— Измена! — Слово было произнесено тихо, как и последующие. — Ты знал об измене и молчал. Ты служил дураку, которого я сверг с поста Первого Гражданина, и ты думаешь, что сможешь служить любой вонючей крысе, заменившей меня. Если ты делал так, я вырву за это твои кишки и сожгу их на твоих глазах.
Мейрус никак не отреагировал.
— Я пытался передать вам мои сомнения не однажды, а много раз. Я прожужжал вам уши, но вы предпочитали советы других, потому что это лучше подходило вашему самолюбию. Дела обернулись не так, как я боялся, но даже хуже. Если вы не хотите слушать сейчас, скажите это, сэр, и я уйду. И рано или поздно буду иметь дело с вашим преемником, первым актом которого, без сомнения, будет подписание мирного договора.
Стеттин выпучил на него покрасневшие глаза, огромные кулаки сжимались и медленно разжимались.
— Говори, ты, серый слизняк.
— Я вам часто говорил, сэр, что вы не Мул. Вы можете контролировать корабли и орудия, но вы не можете контролировать умы своих подданных. Вы понимаете, сэр, с кем вы воюете? Вы воюете с Фондом, который никогда не терпел поражения. С Фондом, который защищен Планом Селдона. Фондом, которому предназначено сформировать новую Империю.
— Плана нет. Больше нет. Так сказал Манн.
— Тогда Манн ошибается. А если он и был прав, что тогда? Вы и я, сэр, мы не народ. Мужчины и женщины Калгана и подчиненные ему миры полностью и глубоко верят в План Селдона, так же как и все жители этого конца Галактики. Почти четырехсотлетняя история учит нас, что Фонд не может быть побежден. Ни королевства, ни военачальники, ни сама старая Галактическая Империя не смогли сделать этого.
— Мул сделал это.
— Верно, но он был вне расчетов, а вы нет. Что хуже всего, люди знают, что вы — нет. Поэтому ваши корабли шли в битву, каким-то неизвестным образом боясь поражения. Нематериальная ткань Плана так нависает над ними, что они осторожничают, выжидают перед атакой и слишком много думают. В то время как с другой стороны та же самая нематериальная ткань наполняет врагов уверенностью, снимает страх, сохраняет моральный дух перед лицом раннего поражения. Что в этом удивительного? Фонд всегда в начале терпел поражение, и всегда выигрывал в конце.
А ваше собственное моральное состояние, сэр? Вы всюду находитесь на территории врага. Наши владения не были захвачены и все еще не находятся под опасностью вторжения — и все-таки мы потерпели поражение. Вы даже не верите в возможность победы, потому что знаете — ее не будет.
Сдайтесь, или вас поставят на колени. Сдайтесь добровольно, и вы сможете сохранить остатки. Вы рассчитывали на металл и силу, и они поддерживали вас столько, сколько могли. Вы игнорировали ум и моральный дух, и они провалили вас. Теперь примите мой совет. У вас есть человек Фонда, Хомир Манн. Освободите его. Отошлите его. Отошлите обратно на Терминус, и он повезет ваши мирные предложения.
Стеттин стиснул зубы за бледными, сжатыми губами. Но разве у него был выбор?
В первый день нового года Хомир Манн вновь покинул Калган. Больше шести месяцев прошло с тех пор, как он уехал с Терминуса. За это время разразилась и утихла война.
Он приехал один, а уезжал в сопровождении. Он приехал простым человеком по частном делу, а уезжал неназначенным, но, тем не менее, действительным послом мира.
И что изменилось больше всего, так это его первоначальное беспокойство насчет Второго Фонда. Он смеялся при мысли об этом: и с богатыми подробностями представлял себе, как он окончательно откроет доктору Дареллу, этому энергичному, молодому всезнайке Антору, всем им…
20. «Я знаю…»
Последние два месяца войны не были арестом для Хомира. В своем необычном офисе в качестве чрезвычайного Посредника он чувствовал себя центром межзвездных дел — роль, которую он не мог не признать приятной.
Больших битв больше не было — так, несколько случайных стычек, которые вряд ли можно принимать в расчет, — и сроки договора были выработаны, хотя Фонду пришлось немного уступить. Стеттин сохранял свое положение, но вряд ли что-нибудь еще. Его флот был разоружен, его владения за пределами планеты стали автономными и голосовали за возвращение к прежнему статусу, полной независимости или конфедерации в Фонде — кто как выбрал.
Официально война закончилась на астероиде в собственной звездной системе Терминуса, в расположении самой старой военной базы Фонда. Лев Мейрус подписывался за Калган, а Хомир был заинтересованным наблюдателем.
Все это время он не видел ни доктора Дарелла, ни кого-нибудь из других. Но это вряд ли имело значение. Его новости не устареют — и, как всегда, он улыбнулся этой мысли.
Доктор Дарелл вернулся на Терминус через несколько дней после дня победы. И в тот же вечер его дом должен был стать местом встречи тех пятерых, что десять месяцев назад строили первые планы.
Они засиделись за обедом, а потом за вином, словно не решаясь снова вернуться к старому предмету.
Первым Джоул Тербор, прищурив глаз и настойчиво всматриваясь в пурпурные глубины стакана с вином, скорее пробормотал, чем сказал:
— Ну, Хомир, я вижу, ты теперь деловой человек. Ты прекрасно справился с делами.
— Я? — Манн громко и весело рассмеялся. По некоторым причинам он уже несколько месяцев не заикался. — Я не имею к этому отношения. Это все Аркадия. Кстати, Дарелл, как она? Я слышал, она возвращается назад с Трантора?
— У тебя верные сведения, — спокойно сказал Дарелл. — Ее корабль должен прибыть на неделе. — Он незаметно посмотрел на других, но увидел только бессвязные, бесформенные выражения удовольствия. Ничего более.
Тербор сказал:
— Итак, все в самом деле кончено. Кто бы предсказал все это десять месяцев назад! Манн был на Калгане и вернулся. Аркадия была на Калгане и Транторе и возвращается. У нас была война, и мы выиграли ее, слава Космосу. Говорят, можно было предсказать многочисленные повороты истории. Но очень сомнительно, что все, что мы только что пережили с таким трудом, можно предсказать.
