чувствовал себя ненадежно. Это Ченнис, конечно, несет ответственность за такой шаг. Он посмотрел в сторону молодого человека и увидел, как тот весело подмигивает в сторону щели в покрытой мехом перегородке, за которой показались на мгновение любопытные глаза и широко разинутый рот женщины.

Ченнис, по крайней мере, казался совершенно спокойным. Этот факт Притчер смаковал со злорадным удовлетворением. Его игра не должна была продолжаться точно так, как он этого хочет. Хотя только наручные ультраволновые передатчики связывают их с кораблем.

Тут хозяин-крестьянин, улыбаясь во весь рот, заискивающе поклонившись несколько раз, сказал голосом, масляным от подобострастия:

— Благородные Повелители, позвольте мне сказать, что мой старший сын, — хороший, дельный парень, да вот бедность моя мешает получить ему образование, а он того стоит, — оповестил меня, что Старейшины скоро прибудут. Надеюсь, что не обидитесь на мой прием — живем скудно. Я очень бедный, хоть и работаю тяжело, честный и скромный фермер, любой здесь вам скажет.

— Старейшины? — безразлично переспросил Ченнис. — Они здесь главные?

— Они самые, Благородные Повелители, и все они честные, достойные люди, всю нашу деревню знают по всему Россему, как справедливое и праведное место, хотя жизнь тяжелая, а прибыль с полей и лесов невелика. Может, вы расскажете Старейшинам, Благородные Повелители, про мое уважение и почтение к путешественникам. Может так случиться, что они закажут новый мотофургон для нашего хозяйства, а то старый еле ходит, а мы от него кормимся.

Он выглядел так смиренно и так хотел этого, что Хан Притчер кивнул — как и следует по дарованной им роли «Благородных Повелителей», со снисхождением.

— Старейшины услышат о твоем гостеприимстве.

Притчер использовал несколько минут наедине, чтобы поговорить с Ченнисом, — а тот явно засыпал.

— Я не особенно рад этой встрече со Старейшинами, — сказал он. — Что вы думаете на этот счет?

Ченнис, казалось, удивился:

— Ничего. А что вас беспокоит?

— По-моему, можно придумать что-нибудь получше, чем торчать здесь у всех на виду.

Ченнис заговорил торопливо, тихо, монотонно:

— Мне кажется, действуя дальше, мы должны рискнуть, оставаясь на виду. Людей, которые нам нужны, Притчер, не найдешь наощупь, засунув руки в темный ящик. Люди, управляющие силой мысли, не обязательно должны обладать очевидной властью. Во-первых, психологи Второго Фонда — скорее всего ничтожное меньшинство от общего населения, так же как в вашем Первом Фонде техники и ученые. Обычные жители, возможно, такие, как и везде. Психологи же могут надежно скрываться — и люди, правящие открыто, серьезно думают, что они и есть настоящие хозяева. Мы можем решить проблему здесь, на этом замороженном куске планеты.

— Я абсолютно не понимаю, как.

— Послушайте, это же совершенно очевидно. Тазенда, возможно, огромный мир миллионов и сотен миллионов. Как мы сможем обнаружить среди них психологов и достоверно информировать Мула, что мы нашли Второй Фонд? Но здесь, в этом крошечном крестьянском мире на подчиненной планете, все тазендийские правители, как сообщил нам хозяин, сконцентрированы в главной деревне Джентри. Там их может быть только несколько сотен, Притчер, и среди них должен быть один из людей Второго Фонда — а может, больше. Мы пойдем туда, в конце концов, но сначала давайте посмотрим Старейшин — это логический шаг на пути.

Они непринужденно разошлись в стороны, когда их чернобородый хозяин снова ввалился в комнату, явно взволнованный.

— Благородные Повелители, Старейшины прибыли. Позвольте попросить вас еще раз замолвить словечко насчет меня…

Он почти сложился пополам в пароксизме подобострастия.

— Мы, конечно, вспомним тебя, — сказал Ченнис. — Это и есть ваши Старейшины?

Это явно были они. Их было трое.

Один приблизился. Он поклонился с почтительным достоинством и сказал:

— Это честь для нас. Машина ждет. Уважаемые сэры, надеемся, вы доставите нам удовольствие посетить наш Зал Собраний.

Старейшины этой части Россема представляли из себя не совсем то, чего можно было ожидать. Они не были просто противоположностью крестьянства — старше, более властными, менее дружественными.

Вовсе нет.

Чувство собственного достоинства, проявленное ими во время первой встречи, усиливалось, пока не стало казаться, что оно — их главная черта.

Они расселись вокруг овального стола с важной неторопливостью людей, основная работа которых — думать. Большинство были в возрасте, далеком от расцвета физических сил, но даже бороды — у тех, кто их носил — были аккуратно подстрижены и расчесаны. Тем не менее казалось, что многим из них не больше сорока, и было совершенно очевидно, что «Старейшины» был скорее термин, подразумевавший авторитет, нежели слово, прямо указывающее на возраст.

Двое из космоса сидели во главе стола в торжественном молчании, которым сопровождалась довольно скудная трапеза, — казавшаяся скорее церемонией, чем утолением голода, — впитывая новую, так контрастирующую с прежней, обстановку.

После еды и одного-двух вежливых замечаний — слишком коротких и простых, чтобы назвать их речами, — сделанных Старейшинами из наиболее, по-видимому, уважаемых, собрание как-то само по себе отступило от установленных церемоний.

Как будто достоинство, с которым приветствовали иностранных особ, уступило, наконец, место славным деревенским чертам характера — любопытству и дружелюбию.

Они столпились вокруг чужестранцев, и полился поток вопросов.

Они спрашивали, трудно ли управлять космическим кораблем; сколько для этого требуется людей; можно ли усовершенствовать двигатели для их планетоходов; правда ли, что в других мирах редко идет снег — говорят, на Тазенде это так; сколько людей живет в их мире и больше ли он Тазенды; далеко ли он отсюда; из какого материала их одежда и почему отливает металлом; почему они не носят меха; каждый ли день они бреются; что это за камень в кольце у Притчера… И так далее.

И почти все вопросы были адресованы Притчеру, как будто, как старшего, они автоматически обрекли