была получена телеграмма маршала Шапошникова.
По поручению Ставки Верховного Главнокомандования он указывал, что за период с 16 по 25 августа в Западном секторе ООР наши части отошли на 15–20 километров к востоку от линии, которая рассматривалась Верховным Главнокомандованием как основной рубеж обороны. 24–25 августа части Восточного сектора также отошли на 4–8 километров. Сужение пространства оборонительного района беспокоило Ставку, и она предупреждала нас о возможности тяжелых последствий этого.
Военному совету ООР предлагалось потребовать от войск большей устойчивости в обороне, до конца использовать людские ресурсы района для пополнения боевых потерь; не допускать утраты оружия, учитывая затруднения со снабжением им; максимально развивать оборонительные работы в глубине района, включая территорию города, используя все средства и возможности Одессы.
Последствия, к которым вело сужение фронта, мы уже ощутили.
Город и порт обстреливала вражеская артиллерия. Дымзавесы помогали мало: фок — и грот-мачты возвышались над пеленой дымзавес, и этого было достаточно для оптики врага.
Телеграмма маршала Б. М. Шапошникова еще более заостряла наше внимание на перспективах обороны Одессы.
Мы решили немедленно ехать в дивизии, чтобы довести до сведения командиров требования Ставки: Воронину — в 95-ю, мне — в 25-ю, Колыбанову — во 2-ю кавалерийскую дивизию; командующий взял на себя Восточный сектор. Военный совет одобрил подготовленное политотделом обращение к бойцам Одесского оборонительного района с призывом отстаивать каждый метр родной земли.
Что касается использования внутренних ресурсов, мы вынуждены были признать, что многого еще не сделали. Не ослабляя темпа работы промышленных предприятий, можно было мобилизовать еще до 5000 человек на восполнение боевых потерь.
Колыбанову Военный Совет поручил руководить мобилизацией, а генерал-майору Шишенину — выделить командный состав для обучения призывников.
Мы одобрили инициативу 95-й дивизии и 1-го морского полка, создавших группы по сбору трофейного оружия на поле боя. На группу контроля во главе с полковым комиссаром Бурдаковым тут же возложили изъятие излишков личного оружия в частях оборонительного района. Эти меры помогали отчасти обеспечить оружием поступающие маршевые пополнения.
В заключение А. Г. Колыбанов информировал Военный совет о проводимых обкомом партии мероприятиях по дальнейшему расширению производства оружия и боеприпасов.
Завод имени Петровского начал изготовлять ручные гранаты. Не было детонаторов — рабочие вместе с учеными-химиками изготовили терочный запал с детонатором, и ручные гранаты стали выпускаться в массовом количестве.
В Одессе никогда не производились взрывчатые вещества. Завод «Большевик» решил эту задачу и уже стал давать до двух тонн взрывчатки в сутки.
Даже артели промысловой кооперации перестроились на производство боеприпасов. Артель «Большевик», делавшая детские игрушки, приступила к изготовлению мин. Химическая артель «Комсомолка», снабжавшая город кремом для обуви, перешла на производство запалов для бутылок с горючей жидкостью.
До войны в Одессе не было предприятий, производивших вооружение, и никто не был знаком с технологией его производства. В городе осталось только старое, изношенное оборудование, даже квалифицированные рабочие выехали. Но призыв партии «Все для фронта! Все для победы!» стал законом для всех, кто остался в Одессе.
Город бомбили, он простреливался вражеской артиллерией, горел, с каждым днем росли затруднения с продовольствием, сокращались запасы воды, все туже сжималось кольцо блокады, но ни на час не прекращалась работа на заводах.
По неполным данным, за время обороны предприятия Одессы дали фронту 5 бронепоездов, 50 самодельных танков, более 1500 минометов, до 1000 огнеметов и металлометов, свыше 300 000 гранат, 300 000 мин, 20 000 запалов для бутылок с горючим, около 4000 рельсовых противотанковых препятствий.
Константин Симонов, сам бывший в Одессе в те героические дни, писал об энтузиазме рабочих: «… Здесь рабочее время определялось не количеством часов, не количеством бессонных ночей, а единственно тем, когда будет готов танк. «Вот как танк кончим, тогда пойду спать…»
Да, рабочие Одессы трудились самоотверженно, не считаясь с усталостью. И никакие, даже самые тяжелые условия, в которых они оказались, не могли убить в них оптимизм, веру в нашу победу.
Однажды, проезжая по городу, я заметил у агитмашины большую группу женщин, детей и стариков, весело и заразительно смеявшихся. Проходившие рабочие и бойцы останавливались, прислушивались и начинали так же неудержимо, до слез смеяться. Слышны были возгласы:
— Повтори еще!
Оказывается, читали письмо Адольфу Гитлеру. Это письмо было издано массовым тиражом и подписывалось всеми желающими. Подписывавшие его делали еще приписки и от себя, и это вызывало еще больший смех.
В тот вечер, собравшись на ужин, мы тоже прочитали это письмо. В нем были такие строки:
«Мы, правнуки и внуки славных и воинственных запорожцев земли Украинской, которая теперь входит в Великий Советский Союз, решили тебе, проклятый палач, письмо это написать, как писали когда-то наши прадеды, и деды, которые громили врагов Украины.
Ты, подлый иуда и гад, напал на нашу Краину и хочешь забрать у нас фабрики и заводы, земли, леса и воды и привести сюда баронов, капиталистов — таких, как ты, бандитов и разбойников-фашистов.
Этому никогда не бывать! Мы сумеем за себя постоять… Не видать тебе нашей пшеницы и сала… Не раздобудешь ты ни одного воза провизии, хотя уже и потерял лучшие дивизии, не построишь ты на нашей земле ни одну виллу, мы выделим для каждого из вас по два метра на могилу. И как не доведется свинье на небо смотреть, так тебе в нашем огороде не рыть, хотя у тебя морда свиняча и свинская удача.
Передай своему другу дуче: пусть не хвалится, едучи на рать… У нас хватит самолетов, бомб, снарядов и штыков, танков и пушек, чтобы стереть тебя в пыль, вор и палач.
На этом мы кончаем и одного тебе желаем, чтобы у тебя, пса, застряла во рту польская колбаса, чтобы ты со своими муссолинами подавился греческими маслинами, а в остальном, чертовы гады, не миновать вам всем наших пуль и снарядов…»
Опасаясь дальнейшего сужения линии фронта, Военный совет призывал бойцов любой ценой удерживать позиции. На самые опасные участки фронта мы послали политработников из резерва Военного совета. Они беседовали с бойцами в перерыве между атаками и зачастую, не закончив беседы, вместе с красноармейцами и моряками поднимались в контратаку.
Комиссар морского полка Митраков рассказал мне о политруке Василии Иванове, который дважды водил бойцов в рукопашную и был тяжело ранен в бою на южной окраине агрокомбината Ильичевка.
— Он просил передать, что слово, данное вам, сдержал, — сказал Митраков, — и честь маратовца не посрамил.
Мне вспомнился 1932 год… «Марат». Я был тогда секретарем партийного бюро линкора. К нам прибыл Сергей Миронович Киров.
На время учений С. М. Кирова поселили в мою каюту.
— А вы где будете отдыхать? — спросил меня Сергей Миронович.
— Да нам-то и отдыхать, собственно, некогда, — отговорился я.
— Э, коллега, так вас ненадолго хватит. Горе подчиненным, у которых руководители работают и не отдыхают.
— Я найду себе место…
— Это уже другое дело.
Киров был обаятелен и прост. Умел слушать других и учил этому нас.
— Не перебивайте людей, не смотрите на часы, когда они вам хотят что-нибудь рассказать, — советовал он, беседуя с секретарями партийных организаций и членами партийного бюро линкора.
— Кто тут у вас среди секретарей самый сильный? — спросил меня Сергей Миронович.