Это известие сильно встревожило самого Павла и ошеломило сотрудников. Все были уверены, что выезд будет разрешен и готовились к проводам. Еще усерднее стал молиться Павел Господу, понимая, что это искушение. Через несколько дней из главного управления приехало несколько начальников. В числе многих дел к рассмотрению, местное начальство представило повторное ходатайство о выезде Владыкина. Работник главного управления лично познакомился с Павлом и заверил, что его выезд будет разрешен, без каких-либо затруднений. Через несколько дней (после их отъезда) в отделе было получено сообщение, что Владыкин может ожидать на днях сигнал к оформлению. Опять все всполошились, причем круг, сочувствующих Павлу, значительно увеличился. Однако и здесь ожидание оказалось тщетным — более компетентные лица в выезде отказали.

Все эти переживания понудили Павла к усиленной молитве с неоднократными постами, после чего он совершенно доверился Богу и успокоился. Вариант с выездом, однако, повторился в третий раз и уже где-то в верхах, причем без участия самого Владыкина, но, и как в предыдущих случаях, в выезде было отказано. К середине декабря Павел расстался с мыслью о выезде, вещи приготовил к распаковке.

Утро в отделе началось как обычно, все были заняты своим делом. Только Женя, внимательно посмотрев на друга, подошел и утешил:

— Крепись, Павел, и не унывай, все от Бога, и Он непременно все устроит ко благу.

Не успел он дойти до своего места, как в отдел позвонили и попросили Владыкина прийти в отдел кадров. Все, в ожидании, насторожились. Павел вышел.

— Ну, товарищ Владыкин, видно, не напрасно ты веришь в Бога. Ты поверь, ведь и мы-то все за тебя изболелись, — заявил ему зав. кадрами, — думали, что все уже потеряно, ведь самые 'большие' отказали, а тут, вот тебе на — какой-то сотрудник предложил вариант, мимо всех этих высоких людей… Вот тебе обходная, вот удостоверение на 6 месяцев отпуска, мчись, оформляйся… Завтра, с вольными отпускниками, выезжай в порт…

…Корабль уже ожидает вас; и поздравляю тебя… Ну, в общем, вези жену молодую, да смелую… — пожимая крепко руку, выпроводил его зав. кадрами из кабинета.

В отдел Владыкин вошел улыбающийся, сильно возбужденный, с обходным листом в руке.

— Ну, друзья мои, за сочувствие всем спасибо, завтра отъезжаю… — проговорил он на ходу, затем бессмысленно посмотрел на свой стол и торопливо выбежал на оформление, но тут же возвратился… забыл на столе обходной лист.

— Павел, успокойся! Трудностей впереди еще очень много, — остановил его Женя. — Прежде всего, дай я тебя поцелую, да и сотрудники поздравят тебя; все мы вместе с тобой переживаем.

Владыкин сконфуженно улыбнулся и всем подал с благодарностью руку. Вечером, когда было уже все оформлено, Владыкин отправил краткое письмо матери (с извещением о возможной скорой встрече) и телеграмму Наташе: 'Получаю выезд Ехать или нет Павел'.

Расставаясь, Женя с Лидой очень много рассказывали ему о своих ташкентских друзьях, молодых и старых, и просили, по возможности, встретиться с каждым из них: с братом Павлом Ковтуном, который расстался с Женей в Атке, когда старец Феофанов разделил между ними последние девять рублей; с дорогим, незабвенным старцем Седых Игнатием Прокофьевичем, который был так близко к христианской молодежи. Просили особенно: посетить и утешить вдову — жену брата Баратова, сестру Полю. Кроме них, Женя отрекомендовал как опытных проповедников и умудренных в Слове Божьем: Павла Ивановича Умелова, Иону Яковлевича Громова; предупредили, между прочим, и о Сыче Фоме Лукиче, как редком льстеце, с елейным голосом, но лукавым сердцем. Наконец, с особым вниманием и подробностями, Женя рассказал о своем дорогом друге и сотруднике — Мише Шпаке. Перед этим все братья-страдальцы, по инициативе Комарова и Владыкина, собрали большую сумму денег и с молитвой вручили для передачи его семье, а, если возможно, и самому узнику. Просили встретиться и передать сердечное приветствие с пожеланием — быть верным до конца.

В Магадане пришлось прожить целую неделю, там Владыкин встретил немало затруднений, особенно с пропуском, так как эта проблема обернулась выбором между невестой и матерью, живущих на разных концах материка. Но и здесь Господь явил чудо Своей милости через молитву веры Павла. В посте пребывать приходилось почти через день. Наконец, как бы раздвинулись все стены, и в конце декабря океанское судно, на котором находился Владыкин, оповестило окрестности Магадана мощным басом о своем отправлении, отчалив от пирса Нагаевского порта, в сопровождении мощного ледокола, прокладывающего ему путь через ледяную торосистую пустыню в Охотское море. За кормой медленно тускнели очертания сопок, окаймляющих бухту Нагаево, а там, за перевалами, осталась, окутанная смертной тенью, Колыма. В последний час перед посадкой сотрудники сообщили по телефону, что в тайге мороз в 61 градус. Ровно десять лет назад, сердце Владыкина сжималось до предела, при виде нелюдимой природы, таяло от угрожающей догадки: 'Возвращусь ли я, когда-нибудь из этих ужасных мест?… Что ждет меня здесь?…'

Теперь он стоял спиной к пройденному. Все ужасы пережитого остались позади, впереди расстилались бескрайние просторы, взъерошенные сверкающими на солнце торосами, а грудь не сжимало, но распирало от ожидания светлого, счастливого будущего. Все было по-праздничному прекрасно, особенно, когда ледяная пустыня Охотского моря сменилась черными языками разводья. Прекрасен был рокот океанского прибоя у Курильских островов, синяя легкая зыбь Тихого океана, кашалоты, бороздящие слегка взволнованный горизонт, и стаи уточек, безмятежно проплывающих за бортом, и полчище косматых медуз, безжалостно отгоняемых волной. Все это, как-то сказочно, через 4–5 дней сменило лютую колымскую стужу. Павел почти беспрерывно перебегал с правого борта на левый, любуясь новыми картинами, благодарил Бога и радовался, как дитя. Он ясно понимал, что все это была награда от Господа за многие лютые беды, и ликовал, убеждаясь воочию, что такое у Господа: 'Вечером водворяется плач, а наутро радость'.

К порту Находка причалили утром; и здесь все было по-праздничному. Со всей массой Владыкин влился в базарную сутолоку, торопливо покупая и кушая все, чего глаза не видели более 10 лет. С наслаждением Павел разглядывал домашних гусей, уток, кур, баранов и козлов, русские крестьянские хатенки и, что особенно интересно — железнодорожное хозяйство: вагоны, паровозы. Только теперь ему открылось значение, какое вкладывали колымчане в слово 'материк', таким образом, совершенно отличая жизненные условия Колымы, от жизни населенных районов страны.

— Илюшка! Илюшка! Ктой-то стучица, — торопила Луша младшего сына.

'Юлой' мальчонка выскочил за дверь, оставив за собой клочок морозного облака, и тут же вбежал обратно с конвертом заказного письма, прыгая на одной ноге, дразня мать. Луша догадалась, что весточка от Павла, и, как ожидалось — очень важная.

— Ну, будеть тебе, баловень, давай сюда! — потянулась мать к сынишке за письмом.

'Мама, целую тебя, бабушку и ребят. Всех вас приветствую именем драгоценного Господа Иисуса Христа. Я сообщаю вам великую радость, какую может нам послать только Господь, воскрешающий мертвых. Мне разрешило начальство, по каким-то неизвестным правилам, выехать на шесть месяцев к вам, чтобы повидаться. Я об этом много молился и верил; и вот Бог дал. На днях я выезжаю, но когда приеду к вам — неизвестно, так как нас отделяет более десяти тысяч километров, пробираться придется и машиной,