Возвратившись, с большим вниманием он прочитал письмо, привезенное ему от домашних и от друга Жени.

Оставшись наедине, он долго размышлял о случившемся и был потрясен несчастным случаем, происшедшим с Женей, видя в этом вмешательство Божье. Под влиянием прочитанного, он вышел на ту же горку, где сидел вчера. Было бодрое, сияющее утро воскресного дня. Благоухала распускающаяся хвоя лиственницы. В памяти воскресали праздничные воскресные собрания… потом праздник жатвы и дед Никанор… откуда-то донеслись, в воспоминании, слова прощального гимна с гостями и дедом Никанором: '…мы встретимся у ног Христа, у ног Христа'.

Сердце судорожно сжалось при вопросе: 'А встретишься ли ты с ним, у ног Христа?'

Павел не мог больше держаться — упал на колени под куст головой и, голосом пробуждающегося раба, возопил к Богу:

— Господи! Доколе, я буду изнывать в таком унижении? Спаси и вытащи меня из моей топи уныния — ведь я погибаю, а враг души моей глумится надо мной. Подними и поставь вновь перед лицом Своим. Доколе я буду сетовать, как сетовали некогда евреи у берега Чермного моря? Вложи в руку мою, потерянный жезл упования на Тебя, чтобы я, простерши его, мог уверенно идти вперед по дну моей бездны… (Исх.14:9-22).

Долго лежал Павел, прильнувши к земле, изливая свою душу перед Богом.

Женя, после описания своей катастрофы, писал о том же другу своему: '…довольно, Павел, нам лежать на нашей истрепанной подстилке, как расслабленный у Овечьих ворот, и ждать возмущения воды (Иоан.5:2–9). Пора нам, услышав зов Спасителя, довериться и встать, если мы, действительно, хотим быть здоровыми'.

Встав после молитвы, Павел почувствовал в душе большое облегчение. Затем, изучая свое состояние, сделал вывод: 'Да, я тот же расслабленный, но, услышав голос Иисуса, боюсь решиться встать, а вдруг, да не поднимусь? Если бы Спаситель и руку Свою еще подал, я был бы смелее, — но, походив между кустами, добавил к своим мыслям, — если бы тот расслабленный поступил так, то он огорчил бы этим Иисуса, да так и умер бы на своей подстилке, не получив исцеления. Вот я радуюсь, чувствуя Иисуса рядом, но чего-то не хватает…'

Не желая расставаться с этим пробуждением, Павел решил запеть любимые свои гимны: 'Как тропинкою лесною', 'Не тоскуй ты, душа дорогая', 'Страшно бушует житейское море', 'Отраду небесную для сердец', но закончил словами любимого отцовского гимна:

…Безутешный и унылый,

Я упал на берегу…

Беден я, во мне нет силы,

Ничего я не могу!

Но меня достигло слово:

'Я к тебе так близок был

С силой к помощи готовой,

Но о Мне ты позабыл.

Встань, возьми Меня за руку:

Много-много силы в ней;

И твой труд, рассеяв муку,

Я свершу рукой Своей'.

И принял я зов, и смело

Взялся за руку Христа.

С Ним пошел на то же дело,

На бесплодные места.

И — о чудо! Зреет колос,

Вырос дом на берегу…

И воспел мой громкий голос:

'Все я с Господом могу!'

Тронулась душа Павла. Со всей подробностью он описал в письме свои переживания, беседу с начальником и выразил полное согласие и единодушие с решением Жени: '…довольно Павел'. И теперь всегда, в свободное от работы время, он поднимался на памятный 'Холм пробуждения', как он его назвал, пел и, в кратком вопле, просил Бога оживить его душу.

В конце лета, придя из тайги, на своей постели Павел увидел объемистый пакет. Почерк на конверте возбудил любопытство: 'От кого это?' Затем, взглянув на штамп, пришел в волнение от неприятного предчувствия — письмо было от Кати.

'Павел, мой милый, любимый, дорогой…' — так начиналось оно и все (по содержанию) состояло из признания в любви. Из него Владыкину стало известно, что начальник милиции телеграмму вручил лично ей. В письме она описала, что в 1936 году ее насильно выдали замуж за нелюбимого, который вскоре, оставив ее с двумя детьми, сошелся с другой. Осталась она хорошо материально обеспеченной, и теперь само счастье возвратилось к ней. В письме она выражает желание — выехать к Павлу, хоть на край света, и от него просит единственное: только согласие и адрес, как его найти. Между листами были вложены фотографии двух детей и ее.

Павел вспомнил, как он, во время беседы с Николаем Сергеевичем, вторично осудил себя за телеграмму, хотел взять ее обратно, но утром, простившись с начальником, забыл про нее. Теперь совесть прежним голосом осуждала его: 'Не заигрывай с огнем, он опалит тебя'.

Начавшееся пробуждение Павла во многом укрепило его дух в борьбе с искушениями. Совершенно чужим, глядело с фотокарточки лицо его прежней невесты; в его сердце с возрастающей силой нарастало раскаяние за совершенный глупый поступок. Он, встав, вышел из палатки и, придя на 'Холм пробуждения', исповедал свою вину перед Богом и бывшей невестой. Затем, возвратясь, коротко ответил на письмо:

'Екатерина Григорьевна, я убедительно прошу Вас, простите, что своим неразумным поступком, я воскресил в Вашем сердце прежнее чувство, хотя я не искал, так как прошлое считаю, похороненным навсегда. Вы ошибаетесь. Единственное, что я хотел: храня добрую память о Вас, как приятном для меня человеке, через милицию узнать — живы ли Вы? На вашу просьбу и признание я отвечаю, что к прошлому возврата больше нет, хотя я, спустя столько лет, остаюсь холостяком. Вы никогда не можете быть моей женой, если бы Вы даже были одиноки. Наши пути совершенно противоположны. Единственное, что предложу Вам: взаимно сохранить добрую память и обо мне; и никакой переписки мы с Вами поддерживать не можем. Самым лучшим мужем для Вас может быть только тот, с кем Вы сошлись в 1936 году (если бы Вы с ним помирились), а также самым любящим отцом Ваших деток.

Обратного адреса Вам не даю, фотографии с письмом возвращаю обратно. Прощаю Вас, простите и Вы меня. Павел'.

Осенью первым, кого встретил Владыкин, возвращаясь в Усть-Омчуг, был Комаров. Встретились они родными и несколько духовно обновленными. С первых же слов Женя порадовал друга тем, что Москва разрешила приезд жены с дочерью, что дома уже начались отчаянные сборы, что сестра Наташа (их близкий друг и подруга Лиды) приветствует всех братьев-узников, принимает самое деятельное участие в сборах и проводах, и наказала Лиде: как можно скорее, возвратить дорогого, уважаемого Женю обратно в Ташкент.

Это было очень важным событием в отделе. Все без исключения пожелали радостной встречи Комарову с женой и ожидали ее.

Не остался в обиде и Владыкин. За отличные успехи в выполнении проекта и плана исследовательских работ, Павла откомандировали в Магадан, на курсы усовершенствования, чему он был очень рад, надеясь все-таки, оттуда выехать на материк. По сравнению с 1937 годом, Магадан был неузнаваем, и Павел, по прибытии, с большим желанием, до усталости бродил по его улочкам, наблюдая за