себя воином ислама. Второй, помоложе, вооруженный карабином и шашкой, был явно, напуган и жалостливо поглядывал на красноармейцев.

Едва они переступили порог штаба, как оба, будто по команде, согнулись в поясе и наперебой стали лепетать:

— Ассалам алейкум! Ассалам алейкум!

Я ответил на приветствие и предложил пленным сесть. Однако они продолжали стоять, а старший многословно принялся объяснять, что они не разбойники, честные люди, и всегда шли правильным путем, начертанным шариатом. Бог тому свидетель — рука его никогда не поднималась на безоружного человека, он не запятнал себя кровью невинных.

Мне пришлось прервать бородатого. Я сказал, что верю в его честность и поэтому надеюсь услышать от пего только правду. Поскольку он старше своего друга и, наверное, опытнее, пусть и расскажет обо всем красным начальникам. Бородатый охотно кивнул, выражая согласие с моей просьбой.

Дежурный вывел, молодого, и мы остались с бородатым наедине. Я предложил пленному чай, угостил черствой лепешкой, и это легко настроило его на дружеский лад.

— Хозяин мой Юлчибек-курбаши — самый, сильный начальник в Араване, — начал рассказывать басмач. — Он друг самого Шер-Магомет-бека.

— Кривого Ширмата? — уточнил я.

Мое замечание покоробило бородатого, он усмотрел в этом унижение достоинства «великого» воителя за веру,

— Шер-Магомет-бека, — повторил басмач. — Оба хозяина — Юлчибек и сам «гази» — с войсками в две, а может быть, и три тысячи джигитов находятся сейчас в кишлаке Беш-Тентяк. Туда же привели своп отряды майгарский курбаши Казак-бай и Ахмат-палван Ассакинский. И еще много собралось курбашей больших и малых.

— А зачем они съехались? — спросил я с нескрываемым любопытством.

— Это не будет составлять тайны для советских командиров, — охотно ответил басмач. — В Беш- Тентяке идет курултай. На белую кошму «амир лашкар баши» сел хозяин Шер-Магомет-бек-гази, чтобы решать великие дела. Из войска отобрали двадцать лучших молодых джигитов и посылают их в Афганистан обучаться военному делу у инглизов. Большая война будет, нужно много начальников…

Военный совет в Беш-Тентяке интересовал меня не только как событие, раскрывающее планы басмачей на будущее, Скопление вражеских сил давало нам возможность нанести удар сразу по целой группе курбашей, расстроить систему, которую пытался наладить Курширмат. Бородатый басмач пояснил, как организована защита Беш-Тектяка. Араванский отряд стоял у въезда в кишлак, северо-восточную часть селения занимали Ахмат-палван и Казак бай, северо-западную часть охранял сам Ширмат-гази.

По карте я легко представил себе расположение сил противника и возможные подходы к кишлаку. Место для сборища басмачи выбрали пустынное. За околицей Беш-Тентяка и последними выселками Сали- Максум-чек и Мурад-бек-чек по водосбросам рек Шарихан-сай и Кува-сай тянулись до самой Сыр-Дарьи непроходимые, поросшие густым камышом, болота. Они надежно защищали тыл Курширмата. Оттуда нечего ждать опасности, поэтому курбаши сосредоточил свои силы на подходах к кишлаку с северо-востока и северо-запада.

Сведения, полученные от пленного, представляли большой интерес не только для меня. О курултае басмачей должен был знать штаб фронта. Сейчас же после допроса я отправил двух «воителей за веру» в Скобелев под охраной надежных ребят. Через несколько часов в штабе разберутся с пленными и примут нужное решение. Каким, будет это решение, я не знал. Но мне казалась, что последует боевой приказ. И не ошибся.

К вечеру прибыл вагон-салон, прицепленный к товарному поезду, и доставил посланцев штаба.

— Товарищ комбриг! — отрапортовал спрыгнувший с площадки рослый круглолицый парень. — Прибыл в ваше распоряжение, назначен полевым адьютантом комбрига.

Это был Павел Богомолов.

— Что за церемонии — мы старые знакомые, — ответил я улыбаясь.

Встреча приятно поразила меня. Немало походов было совершено в одном строю, немало пережито невзгод. Теперь Павла прислал Военный Совет фронта накануне новых походов, прислал к старым друзьям. Я взял гостя, вернее своего адъютанта, под руку и повел в штаб.

Под какой только кровлей не оказывался наш штаб за время войны! Планы операций составлялись и обсуждались в кишлачных чайханах, богатых байских домах, бедных батрацких мазанках, в шалашах, в расписанных пестрыми красками номерах гостиницы «Россия», в роще под развесистым карагачем. На этот раз мы расположились в конторке хлопкового завода. Богомолов привез приказ из Скобелева, и надо было его обсудить.

Трое — Павел Богомолов, начальник штаба бригады Чернов, заменивший Скубу, уехавшего с Кужело в Скобелев, и я — развернули десятиверстку и по ней принялись решать задачу, поставленную перед нами. Через некоторое время в дело включился и подоспевший комиссар полка Филиппов. Он окуривал нас своей прокопченной трубкой, попыхивал, посапывал. В наши споры не вмешивался, лишь изредка задавал вопросы и, удовлетворенный ответом, долго, сосредоточенно размышлял. Голубые глаза его при этом внимательно смотрели на карту, по которой путешествовали пальцы — мои или Чернова.

Предположение мое оправдалось. Штаб дивизии приказывал двинуться с рассветом на Беш-Тентяк, выбить противника и опрокинуть в Маргиланскую зону. Для встречи отрядов Курширмата со стороны Маргилана направлялся к селению Джугара-Гарбуа каракиргизский национальный полк под командованием Сулеймана Кучукова, того самого Кучукова, который вместе с генералом Муха-новым под крепостью Гульча перешел на нашу сторону в январе этого года. Энергичный и умный командир, хорошо знающий военное дело, он быстро превратил свой отряд в крепкую дисциплинированную кавалерийскую часть, насчитывающую до шестисот сабель. Защита Ташлака возлагалась на батальон пехоты 5-й стрелковой бригады, который возглавлял Тарасов. Если бы, наткнувшись на заслоны, Курширмат попытался пройти на юг, его встретил бы огонь бронепоезда имени. Розы Люксембург, курсирующего между станциями Владыкино и Горчаково. Последняя возможность — отход на Наманган — пресекалась частями 6-й стрелковой бригады дивизии «Красных коммунаров» под командованием Петра Митрофановича Парамонова.

По плану штаба Курширмат попадал в своеобразное окружение, выбраться из которого было почти невозможно. Единственная слабая сторона задуманной операции— малочисленность резервов, брошенных на прикрытие выходов. В целом наши силы были значительными, но мы их распыляли по участкам, а отряды Курширмата оказались сконцентрированными и равнялись, если верить пленному, трем тысячам джигитов.

Нашей бригаде, получившей задание нанести решающий удар по противнику в Беш-Тентяке, подбросили роту учебной команды 5-й стрелковой бригады. Она прибыла ночью 9 июня. Курсанты не успели даже отдохнуть — перед рассветом предстоял марш.

Лошадей седлали в темноте- На горизонте едва пробивалась бледная полоска далекой зари, она не могла еще растворить глубокую черноту южной ночи. Но это был уже рассвет — время, назначенное на выступление.

Сколько раз вот так предрассветной порой мы уходили в поход, сколько раз день начинался боем. И снова заря предвещала борьбу.

Тревожно позвякивают удила, перестукивают копыта, звучат то спокойные, то раздражительные: «Но, но, дьявол!» Привычно все. И за этой торопливой деловитостью кроется суровое волнение людей: «Как-то сегодня?..»

Мне тоже неспокойно. Впервые предстоит руководить такой крупной операцией против превосходящего пас численностью противника. В сборах все как будто забывается — и опасность, и трудности, но иногда, словно боль от забытой раны, вдруг вспыхнет тревога и обожжет сердце. Мысль подсказывает: «Скоро. Скоро начнется…» Стиснешь зубы, ругнешься — к чертям тревогу! Снова торопишься и торопишь ребят, скорее бы начать дело. Оно избавляет от ненужной думки.

Когда подана команда, когда уже цокают копыта па дороге и все устремлено вперед, мелкое, обыденное исчезает. Тот, кто много раз ходил в бой. знает это чувство, рождающееся в сердце. Его ничем не выскажешь. Это ожидание, идущее рядом с жизнью и смертью. Неповторимы торжественные минуты, для них чужды слова, не нужны песни. Все лишнее. Только молчание способно ужиться с этим чувством. И