— Она может быть под сигнализацией.
К комплексу они подошли с задней стороны, где лес ближе всего подступал к расчищенной территории и куда реже всего попадал свет прожекторов. Покончив с приготовлениями, Чан на какое-то время замер, устремив прикрытые глаза на стену. Лида услышала, как он глубоко вздохнул, собирая энергию, но не поцеловала его на прощание и не сказала, что любит его. Если бы она это сделала, его боги поняли бы: она знает, что он не вернется, а ей этого не хотелось. Попков шумно перебрался через ветки, погнув проволоку, и встал спиной к стене, сложив лодочкой руки перед собой. Лида была рада, что казак был здесь, хоть и боялась за него и за его рану, которую заштопала Елена.
— Готов? — спросил он.
Чан выдохнул последний раз, и Лида поняла, что сейчас он двинется. Сердце ее бешено забилось, но тут, к ее удивлению, Чан медленно повернул к ней голову так, будто решил посмотреть на нее в последний раз.
— Лида, — тихо произнес он, — оставайся здесь. Я хочу пойти к твоему отцу, зная, что ты в безопасности.
Она приблизилась к нему, но только на один шаг. Она не прикоснулась к нему. Сделай она это — и уже не смогла бы отпустить его.
— Я с тобой в безопасности.
— Там слишком опасно.
— Я бы прикрывала тебя.
— А кто бы прикрывал тебя?
— Но я умею быстро двигаться. Я бы могла…
— Нет, Лида. Оставайся здесь.
Ветер прошуршал в сосновых иголках шепотом ночных духов, и тьма сделалась тяжелее листа стали. Какое-то время они ничего не говорили. Вслух. Потом Лида подалась к нему, остановилась передним так близко, что почувствовала его чистый мужской запах пота, смешанный с сырым запахом земли и сосновой смолы на его одежде. Она услышала его напряженное дыхание.
— Пожалуйста, любимый, — прошептала она, — не требуй от меня этого.
Он коснулся ее волос, и она прижала голову к его руке. Они стояли так, пока Попков не пробурчал снова:
— Готов?
Чан опять сосредоточился на стене.
— Готов.
У Чана это вышло на удивление легко. Он дождался, пока луч прожектора, скользнув по выбранному месту, направится в другую сторону, запрыгнул на сложенные руки Попкова, а потом точно взлетел по стене, извиваясь всем телом, и, как кошка, опустился на ноги по ту сторону укрепленной наверху грозной колючей проволоки. Там он снял с плеча моток веревки, размотал и привязал ее посредине к металлическому креплению, по которому проходила колючка. Один конец он сбросил Попкову, а второй опустил за стену. К тому времени, когда луч прожектора вернулся к этому участку стены, Чана на ней уже не было, и Лида снова смогла дышать.
Дернув любовно казака за бороду, она вскарабкалась ему на плечи и взялась за решетку. Перебирая руками, она начала подниматься, проклиная в душе неудобные юбки. В ловкости ей было не сравниться с Чаном. Лида почувствовала, что шип на проволоке сорвал кусочек плоти с ее пальца. Но, оказавшись наверху, увидев раскинувшийся перед ней погруженный в полутьму комплекс и темнеющую так близко махину ангара, она неожиданно почувствовала себя очень уверенно. Страх, волнение, дрожь — все это исчезло. Наконец-то она достигла, чего хотела. Где-то здесь находился ее отец.
— Лида, — раздался снизу едва слышный голос.
Луч прожектора был уже близко. Ветер кусал ее щеки. Бесшумно она соскользнула вниз по веревке и припала к земле рядом с Чаном. Он схватил ее руку, и они побежали.
Перед ангаром царила невообразимая суматоха. Ревущие машины и кричащие солдаты, топот сапог по замерзшей земле, вой рвущихся с цепей собак, почувствовавших запах крови. Они готовились броситься в черный лес, и никому не приходило в голову, что вторжение на их территорию уже произошло. Чан скользнул вдоль стены меньшего из ангаров, который стоял в густой тени позади своего большего соседа. Здесь, подумал он, Лида будет в безопасности, когда он пойдет дальше. В безопасности? Нет, не в безопасности. В меньшей опасности.
Он шепнул ей в самое ухо: «Жди», — и указал на то место, на котором она стояла.
Лида кивнула и не стала возражать. Она не хотела ему мешать. Чан двинулся дальше, пока не подошел к стене массивного деревянного сооружения, но там горели огни, и его могли заметить.
Согнувшись и припадая к земле, он бросился к узкой двери, которая была открыта. У входа замер человек, одетый в черное. Худой и чем-то напоминающий волка. К Чану он повернулся спиной. В его пальцах горел кончик сигареты. Человек наблюдал за двумя солдатами на противоположной стороне двора, которые пытались заставить собак запрыгнуть в кузов грузовика, но одному из псов явно больше хотелось вцепиться в задние лапы сородичу. Чан быстро двинулся вперед.
До человека в черном оставалось не больше двух метров, когда тот что-то почувствовал и повернулся. Их глаза встретились. На носу мужчины сидели очки, и линзы увеличили его изумление. И все же, увидев опасность, он среагировал молниеносно. Рука метнулась к кобуре с револьвером, но было поздно. Чан прыгнул. Взлетев в воздух, он ногой ударил человека в горло. Тот схватился за воротник, колени его подкосились, и, прежде чем он упал на землю, второй удар обрушился на его грудную клетку, проломив три ребра и остановив сердце.
Тело оказалось тяжелее, чем выглядело. Чан быстро втащил его в открытую дверь и спрятал в тени. Удивленно взглянув на безмятежно висящего в воздухе огромного серебряного левиафана, прикованного к высокой металлической мачте, он торопливо отправился обратно.
Лида все еще была на том месте, где он ее оставил, но она стояла, прижав ухо к стене меньшего ангара. Поблескивающие в тусклом свете глаза ее были широко раскрыты.
— Послушай, — взволнованно произнесла она.
Он прислушался. Через деревянную стену просачивался приглушенный рев.
— Это пожар, — сказала Лида.
Йене не ожидал такого. Он не думал, что горечь сожаления отзовется такой обжигающей болью в груди. Он по длинной лестнице поднялся к гондоле, прикрепленной к брюху дирижабля, и в ту же секунду аромат свежего лака и едва заметный запах одиночества заставили его заколебаться. Здесь, наверху, был совсем другой мир. Мир уединения. Здесь были совсем другие ценности, и совсем другие вещи были здесь важны.
Гондола была оснащена столами из красного дерева, прикрученными к полу у окон вдоль стен. В конце находилась кабина пилота, но Йене подавил возникшее было желание заглянуть туда в последний раз. Вместо этого он представил себе, как за этими столами через пару дней усядутся высокие армейские чины, с бокалами шампанского в руках, наблюдающие за тем, как сперва первый биплан оторвется от носа гондолы, а потом второй — от кормы. Газовые баллоны будут открыты над лагерем Суркова. Сотни таких же, как он, заключенных задохнутся насмерть из-за него.
Йене открыл люк, ведущий внутрь дирижабля, отчего воздух сразу стал холоднее, потянул на себя складную лестницу и поднялся наверх. Мягкое серое свечение ламп снаружи пробивалось сквозь серебряную кожу. Внутри громадной оболочки царило мрачное спокойствие. Это пустое пространство казалось поистине огромным. «Как в чреве кита», — любила повторять Ольга. Но Йене, несмотря на то что он сам сконструировал этот аппарат, оказываясь внутри, неизменно чувствовал себя крошечной точкой, мухой, угодившей в паутину гладких металлических балок какого-то гигантского паука. Он задрал голову и посмотрел вверх. Здесь было красиво. Сверхъестественно красиво. Он гордился своим детищем.
Неожиданно снизу послышался звук, отчего сердце его снова забилось учащенно. Он заставил себя вспомнить о деле и поспешил к ближайшим газовым мешкам. В них находился водород, благодаря которому дирижабль держался в воздухе. На то, чтобы проткнуть их мягкие бока зубилом, ушло полсекунды. Газ вырвался из отверстий с шипением разъяренной кошки.
