поволок ее к иммунохимику на проверку. Будь иначе, я бы переломал ей все ребра. А как поживает ваша девушка?
— Кого вы имеете в виду, Норви?
— Норму. Она еще Лавин?
— Да. Но вы совершенно заблуждаетесь. Мы не переносим друг друга и…
— Ничего страшного, босс, — утешительным тоном произнес Блай. — Скажите, мы можем увеличить расходы на содержание Кроликов? Дана мне уже намекала на это. И дочка говорит, что они честно отрабатывают свои деньги.
— А почему бы и нет? Как там, между прочим, ваша приемная дочь?
— Я почти горжусь ею, — с улыбкой произнес Блай. — Пять дней подряд приходила домой избитая, на шестой день ни синяков, ни царапин. Она теперь один из вожаков Кроликов. И закрывает рот, когда жует, а меня называет «сэр».
— Поэтому вы все еще живете в Белли-Рэйв, не так ли?
— Частично, — как бы оправдываясь, произнес Блай. — Но на самом деле в этом есть какая-то изюминка. Когда сам в состоянии установить бак с водой и провести электропроводку, сделать ремонт дома — есть нечто притягательное в такой жизни… — голос его звенел от нескрываемой радости. — На меня сейчас смотрят вроде как на руководителя общины, Чарльз. Мы организовали настоящую добровольную милицию в своем квартале — теперь к нам не сунется праздношатающийся сброд. И…
— Кто знает, — улыбнулся Мандин, — когда-нибудь Норвел Блай будет первым мэром Нью-Белли- Рэйв.
Коротышка неожиданно побледнел и стал возиться со своим слуховым аппаратом.
— Что ж, можете высмеивать, — медленно произнес он. Но факт в том, что эти люди такие же, как и я. Я делаю кое-что для них, пусть мелочи, но все же. Многое нужно сделать для миллионов отверженных, Чарльз! И, самое главное, помощь должна быть изнутри, из собственной среды! Пусть я смешной человек, глухой и нескладный. Вы автоматически подсчитали, что Вирджиния наставила мне рога, когда я сказал, что она беременна. А что вы лично делаете для Белли-Рэйв, вы, крупная шишка?
Мандин поперхнулся и стал было извиняться, но Блай решительным жестом заставил его замолчать.
— Не надо об этом. Мы уже в Вашингтоне.
Музей Национальной Ассоциации Строителей Американской Мечты был внебрачным детищем давно забытой рекламной кампании. Давно обратились в прах пройдохи, которые раздули эту кампанию, были забыты вдохновенные рекламные лозунги. Но что можно было поделать с гранитным сооружением, полным всякого хлама, профессоров и швейцаров? Их можно только игнорировать и продолжать заниматься бизнесом. Об этом подумал Мандин, когда вошел в убогую приемную директора музея.
Его мумия-секретарша сказала гостям из Монмаунта:
— Доктор Проктор очень занятой человек. Вы лучше бы ушли и договорились о встрече по телефону.
— Пожалуйста, — ласково произнес Мандин, — скажите господину директору, что наш визит связан с весьма существенным пожертвованием. Мы не рассчитываем долго задерживаться в этом городе.
Дверь кабинета распахнулась, и оттуда выпорхнул сияющий директор.
Адвокат представился. — Из юридической фирмы «Райан и Мандин», — пояснил он.
— Да, да, разумеется, мистер Мандин. Даже здесь, даже в нашем удаленном глухом углу планеты мы прослышали о вашей фирме! Можно узнать у вас фамилию…
— Извините!
— О, я понимаю, мистер Мандин. И… э… сумму?..
— Это зависит от обстоятельств, — строго произнес Мандин. — Мой клиент уполномочил меня осмотреть музей и сообщить ему, какие его отделы в большей степени нуждаются в дополнительной поддержке.
— О! Позвольте сопровождать вас, сэр! Вот, например, коллекция кишечнополостных…
— Я предпочитаю раньше осмотреть главный зал.
Доктор Проктор начал хмуриться, однако, в последний момент выражение его лица переменилось и стало более уверенным.
— Туда открыт доступ публике. Всякие машины и механизмы. Может иметь весьма ограниченный интерес только для инженеров или социологов, для такого рода квазиученых. А вот наша коллекция кишечнополостных…
— В главный зал, пожалуйста!
— Мистер Мандин! Это всего лишь приманка для туристов, заверяю вас. С другой стороны, кишечнополостные представляют очень большой интерес для таких людей, как мы с вами…
— Норвел, — опечаленно произнес Мандин, — боюсь, что доктора Проктора не очень-то интересует посмертный дар нашего клиента.
— Хорошо еще, что мы не отпустили вертолет и он нас ждет, — согласился Блай.
Доктор Проктор, брызжа слюной от негодования, повел их в главный зал. Они с самым серьезным видом осмотрели допотопный ткацкий станок, первую швейную машину, первый телеграфный аппарат, первый аэроплан братьев Райт, первый атомный реактор, первый ДМЛ-дом, первый сегмент движущегося тротуара.
Они остановились перед домом-пузырем ДМЛ, одобрительно улыбаясь, за исключением, впрочем, доктора Проктора. Туристы легким шагом шли мимо, не останавливаясь. Добрую минуту им пришлось ждать, чтобы подойти поближе и прочитать пояснительную табличку:
Толпы туристов стали рассеиваться, и директор направился к дому, чтобы провести их внутрь.
— Не нужно, — остановил его Мандин. — Давайте вернемся к вам.
В кабинете директора Проктора Мандин с сомнением посмотрел на небольшую, покрытую пылью бутылку, которую извлек откуда-то директор, и вздрогнул.
— Нет, пить не будем, — решительно произнес он. — Доктор Проктор, я могу со всей определенностью заявить, что мой клиент соизволит пожертвовать сто тысяч долларов, разделив их по вашему усмотрению между Главной экспозицией и кишечнополостными.
— Дорогуша! — возопил доктор Проктор, откидываясь на спинку кресла и любовно поглаживая бутылку. — Дорогуша! Неужели, наотрез отказываетесь? Ну, хотя бы по маленькой! Нет? Ну, что ж, а я не откажусь, только ради того, чтобы отметить такое событие. Очень мудрое решение, сэр, очень!. Поверьте мне, очень трудно найти адвоката, который, подобно вам, мог бы столь быстро постичь экологическую значимость и волнующую морфологию бедных кишечнополостных!
Он плеснул из бутылки в пыльный стакан и провозгласил тост:
— За кишечнополостных!
Он плеснул из бутылки в пыльный стакан и провозгласил тост:
— За кишечнополостных!
Мандин порылся в портфеле, затем извлек заполненный чек, две копии машинописного документа и плоскую банку, в которой что-то булькало.
