это ты поможешь мне выйти на него. Мне нужен «крот» и больше ничего! «Крот» — это моя лебединая песня. Генерал стар: его все равно отправят в отставку — если не в этом месяце, то через полгода обязательно. И то место на верху пирамиды — мое. Это мое место, понимаешь ты? Если я найду «крота», из центра не будут присылать нового человека. Ведь это было бы нелогично. Это мой шанс… Не беспокойся, Сивцов будет молчать, а тот, кого ты послала к программисту в Москву, — полковник усмехнулся, — тот сгинет.
— Но как же утечка информации? Что ты здесь предложишь?
— Ерунда! Все спишем на мертвых, им все равно уже не помочь. Этим я сам займусь… Лена, кто «крот»?
— Я не знаю… Я думаю, что…
— Не надо думать! — перебил Елену Максимовну полковник. — Ведь ты знаешь это точно!
— В том-то и дело, что не знаю.
— Не играй со мной! — глаза полковника заблестели, а голос исполнился звенящей сталью и стал угрожающим. — Или ты хочешь пойти под нож, на мясо?! Я сдам тебя Москве, сдам с потрохами, если ты сейчас не скажешь, кто «крот»!
— Гордон. Мистер Гордон, американец…
— Да какой он американец! Он в Америке-то всего год жил на пособия да на подачки разные, а в Европе на него даже дело завели за мошенничество и еще кое-что: Интерпол по всем европейским городам и весям нашего американца уже год как разыскивает! Наш он, Лена, наш: шустрый одесский паренек, я его вычислил. У него американского — только нос, фамилия да родня на Брайтон-бич.
— Нет, это он, Вадим, он…
— Лена, — Вадим Анатольевич укоризненно покачал головой, — не усложняй себе жизнь. Ведь жизнь — штука сладкая, нежная, а ты на нее горчицу ножом намазываешь. Нехорошо… Жить надо легко и расчетливо. Вот как я, например: все предусмотрел, все варианты просчитал, плюс — везение. Теперь ты мне вернешь фотографию с иконой? Я знаю, она все еще у тебя…
— Да, — Елена Максимовна достала из сумочки фотографию и протянула ее полковнику.
— Вот он, жалкий лист бумаги, клочок, ради которого… — Вадим Анатольевич бросил быстрый взгляд на Елену Максимовну и не договорил, пощадил ее.
— Вадим, но ведь остается еще Пахомов? Ведь он сейчас…
— Пахомов? Можешь считать, что он уже труп. Мне он не будет интересен, если ты прекратишь капризничать и назовешь имя «крота». Хорошо, подожди меня здесь и подумай, а я пойду переговорю с Локшиным.
— Но, Вадим, — начала беспомощно Елена Максимовна.
Однако полковник уже не слушал ее: он шел к зданию института, у одной из дверей которого курил Локшин и кто-то из его людей.
Елена Максимовна была в шоке. Голова у нее шла кругом. Впервые в жизни на нее обрушилась такая лавина событий и, накрыв ее с головой, буквально выдавила из нее железное жало расчетливого царедворца.
— До сих пор никто не выходил, Вадим Анатольевич. А кто должен выйти? — спросил полковника Локшин.
— Ишь какой нетерпеливый, — полковник усмехнулся. — Может, тебе это знать и не положено! А впрочем… Если из этой или из какой другой двери выйдет мой Пахомов с поднятыми руками, в плен его можешь не брать. Думаю, он и сам не захочет сдаваться.
— Ого! — покачал головой Локшин. — Пахомыч — «крот»?
— Сам ты «крот». У «крота» кишка потолще. Серега — обыкновенный воришка, щенок, у которого зачесались зубы. Понял? Ну вот и молодец! Давай сюда моего орла.
Полковник дружески подтолкнул Локшина, и тот зашел за угол здания, откуда привел осторожно улыбающегося Филина, на руки которого были надеты наручники..
— Сними с него браслеты. Он сейчас у меня будет работать. Ну, птица, пойдем вон к тому автомобилю, — полковник указал глупо улыбающемуся Филину на стоявшую метрах в восьмидесяти черную «Волгу». — Сможешь открыть?
— Обижаете, начальник! Айн момент! А что мне за это будет? — Филин суетливо, как щенок, крутился вокруг полковника.
— Пряник!
— Это разговор! Значит, годик скостите! — радостно воскликнула «птица».
— Можно и два, если на тебе «мокрое» не висит. Не висит, парень, а? В Васкелове четверых ребят замочили. А ведь хорошие были ребята.
— Боже упаси, начальник! Боже упаси! — попятился от Вадима Анатольевича Филин.
— Ну пойдем, болезный. Не нравится мне только, что ты так суетишься! Чую, есть на тебе смертный грех! Ох есть! — и полковник похлопал по щеке разом вдруг поскучневшую «птицу», уже проникшуюся собачьей любовью к своему новому хозяину. — Ладно, не скорби так, птица. Я же тебе лоб зеленкой не намазываю! — и полковник зычно засмеялся.
Вместе с «птицей» они подошли к «Волге». Несколько минут Вадим Анатольевич изучал через стекла «обстановку» в салоне автомобиля. Наконец он сказал сквозь зубы:
— А мальчишку-то Пахом, похоже, кончил… Да, размах у Сережи. Ну открывай, Филин.
— Давайте к Мойке, как можно быстрее! — взволнованно сказал лейтенант Половцеву. — Я буду говорить, куда ехать и где сворачивать. Все, жмите на педальку, уважаемый!
И Половцев нажал на педальку.
Поначалу он боялся, что не справится с управлением. Но машина его слушалась. Он уже почти машинально включал и выключал передачи. На одном из перекрестков их тормознул «гаишник». Но лейтенант, стиснув зубы, первым вышел из автомобиля и быстро переговорил с сержантом, сунув ему в нос свое удостоверение. Козырнув и даже не заглянув в салон, сержант отпустил их.
— Куда теперь? — спросил Половцев.
— Вон туда, по Английской набережной, потом налево и через мост. Этот институт там! — ответил Кирюха.
После того как лейтенант дал команду мчать в город, Кирюха замолк и нахохлился. Он видел, как изменился лейтенант, узнав про лазер, и это пугало его.
«Этот гебист меня пришьет! Как пить дать пристрелит! Эх, не надо было мне говорить о Пахоме! Не нравится мне настрой этого лейтенанта: темнит он что-то. Ох, темнит! А этот литератор придурок какой-то: все хочет мальчишку своего у Пахома вызволить. Да зачем Пахому мальчишка?! Он его давно уже на небеса отправил!»
Елена Максимовна бежала к «Волге». Ей хотелось первой увидеть своего Андрея.
— Вадим! — крикнула она полковнику. — Подожди, я…
Огромное желтое пламя взметнулось над тем местом, где только что стояли «Волга» и полковник с «птицей». В клубах ярко-желтого пламени, растущего на глазах, как гриб ядерного взрыва, Елена Максимовна с удивлением увидела черные человеческие фигуры, напором огня подброшенные вверх на несколько метров, как старые тряпичные куклы. После этого раздался оглушительный взрыв.
Горячая и жесткая волна ударила маленькой майорше, еще бегущей по инерции вперед, в лицо и грудь и бросила ее навзничь с такой легкостью, с какой злодей бросает наземь свою бессильную жертву.
Когда затылок Елены Максимовны коснулся асфальта, она перестала чувствовать боль и ужас, за
