— Ну хорошо. Да. Я обещаю. — «А смогу ли я это сделать? Как мне узнать, на самом ли деле настал конец? Может быть, позднее я пожалею об этом?» — Я не позволю, чтобы с тобой произошло нечто подобное.

Казалось, это ее успокоило. Он не думал, что наступление Саранчи так пугает ее. Он-то считал, что она последний человек на Сэре, который позволит себе поддаться страху, и что она встретит этих гадов у дверей с повесткой в суд. Вот почему он женился на ней — она никогда ничего не боялась.

— Спасибо. — Черт побери, сколько еще женщин на Сэре радуются тому, что их муж способен дать им забвение одним выстрелом? Их брак был не самым счастливым, но он уважал свою жену. — Ты никогда не старался смягчиться ради меня, Виктор. Знаешь, это с самого начала привлекало меня в тебе. Никаких уверток. Никакой жеманности. Никакой лжи.

Эти слова ужалили его, как незаслуженный комплимент.

— Возможно, ты и права — если, конечно, речь не шла о моей роскошной гриве.

Хоффман обдумывал их разговор по дороге в Дом Правителей. Это был подходящий момент, чтобы сказать ей, чтобы подтвердить, что он правдивый человек, которым она всегда его считала, но он ничего не сказал. Отныне одна ложь будет громоздиться на другую. И, несмотря на то что среди военных способность держать язык за зубами была необходимостью, эта ложь казалась ему непростительной.

Сестра Маргарет жила в Коррене, далеко на юге Тируса. Очень скоро ему придется подумать об этом.

Когда секретарша провела Хоффмана в кабинет Прескотта, Саламан был уже там, и, судя по количеству пустых кофейных чашек на столе, они сидели здесь уже не один час. Прескотт стоял у своего рабочего стола, одну руку держа в кармане, другой рукой прижимал к уху телефонную трубку.

— Извините, профессор… Нет, а какие еще вам нужны данные?.. Ну что ж, это новость… Нет, почему же, я не против… Да, мы еще будем здесь.

Прескотт медленно положил трубку на рычаг и подошел к столу с картами.

— Феникс почти закончил, — произнес он. — Говорит, с завтрашнего дня можно действовать. Он внес кое-какие изменения, позволяющие вводить новые цели уже в процессе, если это будет необходимо.

— Значит, когда он даст знать, вы сделаете заявление, сэр. — Саламан выглядел отвратительно. Лицо его, ужасно бледное, казалось восковым, и он все время прижимал руку к груди, словно у него болело сердце. — Срок по-прежнему три дня?

— Да. Чем больше задержка, тем выше вероятность того, что Саранче станет известно о наших планах.

Хоффман провел пальцем по карте, по главным магистралям, идущим через границу в Тирус. Гражданских рейсов больше не было: летать самолетами стало слишком опасно, хотя военная авиация еще пыталась как-то действовать. Значит, оставались машины, поезда и передвижение пешком. Возможно, кто-то сумеет попасть в Эфиру через порт Хасинто.

Хоффман принялся подсчитывать, далеко ли можно уйти за три дня.

«Если люди смогут достать автомобиль. Если смогут купить билет. Если смогут попасть на корабль… О, черт!..»

— Итак, когда мы начнем отводить войска? — спросил Хоффман. — Мы же не можем допустить, чтобы они бежали наперегонки с гражданскими.

Саламан не поднимал глаз от карты.

— Здесь требуется большая осторожность. Допустим, мы предупреждаем гражданских только за три дня, чтобы сохранить элемент неожиданности; но внезапное отступление армии быстро откроет червям глаза.

Никогда не знаешь, где для тебя граница дозволенного, пока не обнаружишь это на практике. Сейчас Хоффман это понял.

— Если вы предлагаете бросить солдат на произвол судьбы, генерал, то это вызывает у меня, мягко говоря, серьезные опасения. — Он подумал, что, наверное, ищет предлог для того, чтобы выбраться из всего этого. Нет, просто этот разговор окончательно вывел его из себя. — Уже не раз нам приходилось жертвовать людьми ради сохранения секретности, но мы очень обязаны нашей армии — она сделала больше, чем могла. — «Значит, жизни солдат ценнее жизней гражданских? Нет, такой аргумент бесполезен в споре с этим человеком». — И какой толк истреблять противника, если мы одновременно лишимся своих солдат? Враги превосходят нас по численности. Даже если мы выжжем все города Сэры до основания, мы не избавимся от червяков полностью. Армия понадобится нам для того, чтобы уничтожить тех, кто останется.

Прескотт и Саламан, казалось, даже не слушали его. Он удивился, зачем они вообще позвали его. Конечно, он командующий силами специального назначения, но это больше не имеет значения сейчас, во время отчаянной битвы, когда механикам и поварам тоже приходится сражаться на передовой.

— Никто не говорил, что решение будет легким, — сказал Прескотт. — Вы понимаете это не хуже любого гражданина КОГ. Кузнецкие Врата, конечно, нельзя с этим сравнивать, но дилемма была такой же, разве нет?

«А, теперь я понимаю. Хоффман — это человек, который с радостью возьмется за грязную работу».

Осада Кузнецких Врат была поворотной точкой в его карьере, но он не знал, стоила ли карьера ночных кошмаров и постоянного страха перед тем, что однажды он не справится со своей ролью и все погибнут, потому что он принял неверное решение.

Саламан молчал. Возможно, у него опять прихватило сердце.

— Господин Председатель, — заговорил Хоффман, — после того как вы примените против червей «Молот», вам понадобится каждый солдат, и нужно, чтобы они были на вашей стороне. Подумайте над тем, как обеспечить себе верность хотя бы одного солдата после того, как вы отправите на смерть тысячи. — Хоффман сделал паузу, чтобы перевести дыхание и дать этим словам проникнуть в сознание Прескотта. — Одно дело — отдать жизнь в бою. Но то, что вы собираетесь сделать, — это беспрецедентно.

«Вот видишь, Маргарет, я умею говорить красивые слова и строить витиеватые фразы. Я сейчас не буду им просто бросать в лицо, что они сволочи. Я многому у тебя научился».

Прескотт даже не кивнул в ответ. Он прекрасно знал, во что превратится страна после удара «Молота»; ему обязательно понадобится армия, для того чтобы предотвратить полный распад общества. Жителям Тируса тоже угрожает смерть, а государство, которое пожертвовало своими гражданами, еще многие годы будет нестабильно — с червяками или без них.

— А как насчет солдат других государств КОГ? — спросил Саламан. — Хотя мы им приказывать не можем.

Хоффман уже возненавидел себя самого, так что еще один шаг по направлению к бездне не имел особого значения.

— Бьюсь об заклад, они с радостью начнут новую жизнь в государстве, которое, никого не предупредив, поджарило их родных и друзей.

— Возможно, когда-нибудь я и пожалею о своих двойных стандартах, полковник, но я с вами согласен, — наконец произнес Прескотт. — Если погибнут наши солдаты, то в итоге мы просто уменьшим численность обеих армий. Начинайте отступление к югу от Киннерлейка.

— И флот тоже? — спросил Хоффман.

— Кораблей у нас осталось мало. Да, пусть возвращаются на базу.

Саламан сидел, скрестив руки на груди, глядя на карту; он медленно покачал головой.

— И оставят города без защиты, во власти червяков.

— Пусть жители уходят. — Прескотт отвернулся и налил себе кофе. — Мы и так все время перемещаем подразделения туда, где они наиболее необходимы. Люди просто решат, что нужно заткнуть какую-то очередную дыру.

— Следует ли распространить эту дезинформацию? — спросил Саламан.

— Нет, — ответил Прескотт. — Даже у политиков есть пределы.

На этой войне не было правильных решений — как вообще на любой войне. Были только плохие и те, что еще хуже.

— Я займусь подготовкой к отступлению, — произнес Хоффман. По крайней мере, у армии есть