Когда она вернулась, до рассвета было ещё далеко. Девочка спала, и Готель легла к ней рядом. Несмотря на усталость, она всё ещё не засыпала. Она думала о Кристофе, о том, чтобы вернуться к нему как можно скорее.
- Гулять, пошли гулять, - лепетал ребенок.
- Спускайся, только осторожнее, - отвечала Готель.
- Софи! Софи! - вспоминала вдруг девочка.
- Она уже внизу, - успокаивала та.
По весне на улице каждый день устраивался 'пир на весь мир', а потому, порой, там оставалась не только Софи, но и кукольные горшки, тарелки, ложки и вся остальная трапезная атрибутика. Благо, ночи были сухими и теплыми. Летом солнце прогревало ручей настолько, что девочка, придя набрать воды для рапунцеля, задерживалась в нём, а иногда и садилась в воду целиком, плескаясь из него во все стороны. Она могла барахтаться там целую вечность, но Готель, боясь полуденного солнца, уводила ребенка на обед и вскоре укладывала спать.
Наступало долгожданное время дневного отдыха. В горячий, летний зной девочка спала до четырех часов к ряду, и Готель, особенно, после очередной прогулки в Шамбери, чувствовавшая себя как выжатый лимон, с нескрываемой радостью падала на постель и вставала под вечер еще более ослабленная, с ватным телом, но, тем не менее, невероятно счастливая. Иной день они просыпались в оранжевых лучах заката, и тогда Готель спускалась на улицу, забирала с прогулки Софи и поливала насквозь просохшую под рапунцелем землю.
- А почему у меня растут волосы, а у тебя нет? - спрашивала девочка.
- Потому, что ты еще маленькая.
- Но Софи тоже маленькая, - удивилась та.
- Софи - кукла, - пояснила Готель, - как бы человек.
Это была правда, волосы девочки со временем становились всё длиннее и краше. Их цвет был подобен солнечным лучам, а пряди легки и почти неосязаемы. Был лишь один предмет, который давал такие же ощущения, а именно - цветок, подаривший Готель это любопытное дитя, а Марии Анжуйской в прошлом году ещё одну здоровую девочку.
- А почему мы не ходим к другим людям?
- Потому, что снаружи еще очень опасно - война и болезни, а многим людям просто не хватает еды.
- Тогда почему они не придут к нам?
'Наверно, это этого цветка в ней столько добра', - думала Готель. И узнав, что Софи - 'как бы человек' и, в отличие от Рапунцеля, не живет, девочка стала уделять больше своей заботы ежедневно нуждающимся в том колокольчикам, чем кукле.
- Почему вы хоть раз не останетесь до рассвета? - удивлялся Кристоф.
- Рапунцель, - улыбнулась Готель, - если я не полью их утром, они неминуемо слягут под полуденным солнцем.
- Вы водите бедного Кристофа за нос, - удрученно качал головой тот.
- Это наша правда, мой милый пастырь, - отвечала она, нежно проводя по его щеке рукой.
Готель не хотела рассказывать о существовании своей девочки, а потому отшучивалась и сказала первое, что пришло ей в голову.
Она уходила из Шамбери, едва небо начинало светлеть, заходила в ближайшие к дому деревни и покупала ночной хлеб или свежие яйца. Она поднималась по ступеням башни совсем тихо, вслушиваясь в её тишину и стараясь не разбудить ребенка, а как только оказывалась наверху, сразу заходила в детскую и садилась у постельки.
- Рапунцель, - улыбнулась сама себе Готель и погладила девочку по волосам.
Всё вроде бы устроилось. Не считая того, что, не желая смешивать те два мира, которыми она жила, Готель приходилось делить себя надвое. Но она возводила и ночами бродила меж ними, даже отдавая себе отчет, что любое их столкновение окажется кому-нибудь катастрофой.
- Узнав, что принцесса влюбилась в пастуха, и не желая отдавать свою дочь замуж за простолюдина, король заточил её в самой высокой башне своего замка и посадил ей на стражу дракона о трёх головах, - читала очередную сказку Готель, - лишь тот, кто сможет освободить её, станет ей законным мужем, провозгласил государь.
Чем был вызван такой сюжет, непонятно. Возможно, Готель не хотела далеко ходить за историей, а может быть, пусть и подсознательно, но была намерена создать в уме ребенка похожую модель и за пределами башни. Так или иначе, девочке очень понравилась эта сказка. И, наверное, как раз потому, что эта история давала ей ощущение общности с героиней. Она наряжалась в цветные ленты и бродила по дому, то и дело, наступая на них, чуть не падая.
- Я похожа на принцессу, - спрашивала она.
- Да, мой цветочек, - отвечала Готель, вплетая ей в волосы лиловую ленту, - ты самая настоящая принцесса.
Маленькая Мария не могла знать, сколько правды ей было сказано за эти годы. И уж тем более, ту грань, за которой начиналась сказка, ей было уже не уловить. Всё стало возможно в этой воистину волшебной башне. И даже самое невероятное здесь становилось правдой, а любая правда в одно мгновение превращалась в вымысел. Не было никакого смысла скрывать правду, ибо ею здесь являлось всё.
- А почему принцесс всегда заточают в самую высокую башню? - спросила тогда девочка.
- Их отлучают земли и ходьбы по ней, в назидание их высшей принадлежности, - отвечала Готель.
Мария несколько погрустнела:
- Если я буду принцессой, как же я буду ухаживать за своими колокольчиками.
Весь этот день девочка не покидала башню, исправно следуя своему высокому положению, но под вечер, ненадолго, всё же отреклась от престола и вышла напоить Рапунцель водой.
- Напиток богов, - заметила Готель, подавая Кристофу бутылку.
- Оно невероятно, - отпив из бокала, удивился он, - но где вы его взяли?
- Старые запасы, - махнула рукой она, - всё ждала подходящего случая.
- Судя по его нектарному вкусу, вы ждали как минимум лет сто, - пошутил Кристоф.
- In vino veritas[11] - улыбнулась Готель.
Их ночи были бессонны, но не столько от любви, а прежде всего от того, что Готель даже на секунду боялась сомкнуть глаза.
- Поспите, хоть час, - говорил он ночью.
- Не могу, - отвечала та, поднимаясь с постели.
- Рапунцель, - досадовал Кристоф.
- Рапунцель, - отвечала Готель.
- Я бы хотел знать вас, - говорил он, целуя её плечи.
- Знать нечего, - отвечала та, слегка повернув голову назад, - заблудшая овца и только.
Она видела, как облака в вышине озарились розовыми лучами, и первый щебет птиц, пробующий на звучность утреннюю прохладу, торопил её шаг. И столь же быстро она прокручивала в голове предстоящие дела. Что нужно было еще успеть в деревню, купить пшена и молока на утро, и всё это прежде, чем проснется Рапунцель. И свечи. Свечи, которых в запасе осталось, наверное, всего несколько штук. Готель ненадолго остановилась перевести дыхание и посмотрела на гаснущие в небе звезды:
- Почему я зову её Рапунцель? - чуть слышно проговорила она себе под нос и заторопилась дальше.
Но сейчас её больше волновало другое. Её привязанность к Кристофу, изначально явившаяся ей лишь плотской утехой, с каждым годом перерастала в зависимость его присутствия и внимания. Она ловила себя на этой мысли, когда выбирала к выходу платье или расчесывала перед зеркалом волосы; когда спешила
