- Это странно, не правда ли, - сказала Готель, проведя рукой по надгробию Сибиллы, - я никогда не встречала человека, более любившего жизнь, чем она.
В церкви Святой Троицы было так пусто и тихо, что каждое слово, сказанное здесь, отражалось от светлых стен величественным эхом, наполняя даже самые простые вещи высоким и глубоким смыслом. Готель даже слышала дыхание Розалии на другом конце храма, которая уже около получаса лежала там, на скамейке, всматриваясь в купол.
- Я помню день, когда вы уехали, - сказала она вдруг, отчего Готель вздрогнула как обожженная, - Сибилла тогда пришла ко мне. Она была раздосадована и разбита. Она почему-то решила, что так и не поблагодарила вас за серьги, и бежала вслед за кораблем, крича вам это.
Услышав об этом, Готель разрыдалась. В первый раз за все время с тех пор как она узнала, что Сибиллы больше нет, она плакала по ней, будто какой-то груз на её душе мешал ей это сделать прежде. Скорее всего, в тот момент, Готель поняла, что потеряла не обиженную на неё девочку, а настоящую, любящую подругу. И от этого ей стало радостно и больно.
- Розалия, сестрица моя! Боже мой! - улыбалась она сквозь слезы, - святая, святая моя Розалия! Сами того не зная, вы даровали мне через себя прощение, потому что…, то, что я пережила, было мне долгим и горьким уроком.
Готель вспомнила слова старика Парно, который сказал ей, что этот самородок однажды сделает её счастливой или мудрой. И она действительно была счастлива и тысячу раз поблагодарила Бога, что её слабость в тот ужасный день обернулась ей всевышним прощением. Розалия ничего не поняла и того что казала ей Готель, но все же обняла подругу и погладила её по голове.
Сколько Готель оставалась на Сицилии, столько приходила к Сибилле. Словно пытаясь добрать утраченное с ней общение; она садилась рядом с её склепом, плакала, рассказывала о своей жизни, смеялась, нежно поглаживала каменное надгробие, прощалась и уходила. Проведя две недели подобной реабилитации и, насколько это возможно, вернув своей душе покой в отношении Сибиллы, Готель покинула Сицилию.
V
Не известно прибывал ли её самородок ей мудрости, но то, что она стала взрослее, Готель чувствовала все своей душой. Её возвращение к Раймунду было наполнено терпением и пониманием к их союзу. И теперь, даже когда маркиз долго отсутствовал в Марселе, она находила для себя занятия, отвлекающие её мысли от разлуки: прогулки, покупки, дела по дому, хотя чаще всего это была работа. Готель все так же шила, много, а поскольку для неё это было еще и увлечение, если не искусство, то еще и дорого.
- Мой казначей сказал, что вы самая богатая женщина в Провансе, - признался как-то маркиз.
'Почему бы нет', - подумала Готель.
Она давно забыла о тоске, безумном желании куда-то успеть, непременно родить мальчика и девочку или свести с ума маркиза и себя своими, неоформленными ни коим образом, отношениями. Она переводила свою излишнюю энергию в звонкую монету, а свободное время коротала, расслабившись на своем белоснежном балконе за перечтением Писания или просто закрыв глаза и наслаждая легким дуновением морского бриза. Она старалась ухватить за краешек то самое счастье, которое, казалось, витало здесь где- то рядом и которое, возможно позже, при других обстоятельствах будет не столь близко, и потеря ощущения его близости станет невосполнимой потерей, токай же, как, например, общение с Сибиллой. Готель решила хоть ненадолго остановиться и отпустить время, позволив его теплому течению самостоятельно войти в свои русла. Она даже не открыла глаза, когда маркиз сказал, что умер Рожер. Это случилось через год после смерти Сибиллы. 'Похоже, кара Всевышнего все же настигла его', - подумала Готель и, взмахнув черными ресницами, улыбнулась маркизу:
- Вы останетесь?
Их ночи были так же горячи, и они выходили на балкон, встречая луну, и оставались там под одним одеялом покуда восходящее солнце не бежало к ним по воде розовым блеском.
- Констанция пишет, что у неё появилась вторая племянница. Алиса, - сказала тихо Готель, о Раймунд ничего не ответил.
Они оба надеялись, что у Людовика и Алиеноры наладятся отношения, но к их общему сожалению ничего в королевстве не наладилось, а в довершение всего, следующей зимой Констанция написала Готель письмо, исполненное какого-то необъяснимого раскаяния и страдания, словно она извинялась перед ней за рок судьбы:
'Готель, любимая моя душа!
Вы знаете как дорога мне наша дружба, и оттого я решила написать Вам, а не маркизу о грядущих событиях, зная какие последствия они могут нанести вашему союзу. Брак их величества близится к разрыву, и я уверена, что не далее как весной он будет аннулирован. Алиенора непременно найдет поддержку на западе, что обернется огромной проблемой Раймунду в Тулузе, и то, что спасет его, возможно, погубит Вас.
Я не могу написать Вам больше, иначе залью слезами бумагу.
Молю Вас простить меня за это. Констанция де Франс'.
Готель показала письмо Раймунду, но не нашла в его реакции ничего необычного. Она написала в Париж ответ, в котором уверила Констанцию, что повода для такого беспокойства с её стороны нет, и что Раймунд и так проводит в Тулузе достаточно времени, чтобы контролировать своё влияние в этом регионе. Раймунд же вскоре отбыл в Тулузу и пробыл там около месяца. Готель стала видеть маркиза все реже, да и по возвращении тот чаще выглядел более скрытным и задумчивым. Даже рассудительная Готель не могла порой развеять перед ним эту пелену и заставить его улыбнуться. Она крепко обнимала его и использовала все свое женское естество, чтобы придать его мужскому сердцу больше уверенности и отваги в его делах, хотя сама же в стороне грустила.
- Алиенора выходит замуж за Плантагенета, - с грустной ухмылкой проговорил Раймунд, когда Готель поспешила к нему развеять налетевшую грусть и игриво положила свой подбородок ему на плечо.
Здесь необходимо заметить, что земли Генриха Плантагенета в союзе с землями Алиеноры Аквитанской составляли во Франции площадь, превосходящую владения самого короля Людовика.
- Я буду с вами, мой милы друг, - прошептала она ему на ухо, - до конца.
- Откуда берутся такие женщины, - риторично улыбнулся Раймунд.
- Турин.
- Похоже, славный город, - тихо произнес маркиз.
В том году более ничего не изменилось, кроме того, что Констанция писала все реже. Письма от неё были скудные, холодные и сухие. Что-то случилось, но что, Готель понять не могла. Впрочем, как и отношения с маркизом.
Несмотря на все старания, то ли из-за того, что маркиз отвыкал от неё в разлуке, то ли из-за того, что нарочно отдалялся, Готель больше не могла держать инициативу, даже когда это могло бы помочь им обоим. Плюс к этому, она больше не находила себе места от верно чахнущих отношений с Констанцией, письма от которой теперь было вовсе не дождаться.
- Почему вы не ложитесь? - спросил маркиз, выйдя на балкон.
- Я думаю отправиться в Париж. Констанция совсем не пишет. Почему она не пишет, Раймунд?
- Пойдемте в постель, Готель, - взял он её за руку, - ночи в этом июле по-октябрьски холодны.
В ту ночь она послушала маркиза, но едва речь зашла о следующем его отъезде в Тулузу, Готель решила использовать это время, чтобы навестить в Париже свою пропащую подругу, вместо утомительного
