- Еще нет.
- Их величество, Рожер, собрал в этом храме все краски мира, которые видел в своих походах: и римскую колонну, и византийский стиль, и тунисский орнамент. Я вас уверяю, моя дорогая, вы никогда не видели прежде ничего подобного. Это, пожалуй, самый необычный храм из всех, что я видела, - с волнением договорила Розалия и после недостаточной, на её взгляд, реакции Готель она добавила, - а у вас есть любимый храм?
Готель поймала себя на мысли, что ни разу не была в храме. На неё, конечно, произвела впечатление церковь в Касселе и базилика Святого Стефана в Париже. Да, она провела несколько лет в монастыре, но не по своей воле. Она вдруг поняла, что никогда не ходила в дом Божий по зову своей души. Вся её вера была заключена в личном общении со своей Святой, и в посещении церкви, ради этого сугубо личного общения, не было никакой необходимости. Еще ей подумалось, как могут люди, собираясь вместе, не мешая друг другу, общаться со Всевышним. Готель хотела сказать Розалии, что не знает католических святых, которым она могла бы доверить свои грехи, но тут послушался звон колокольни, призывающий горожан на вечернюю службу, и лицо её подруги засветилось от радости:
- Это она! - засмеялась Розалия, - Санта Мария! Побежали же, служба начинается!
И девочки бросились по улице, обгоняя друг друга и прохожих, пока не оказались на пороге Санта Марии дель Аммиральо. Последней вбежала в двери церкви Сибилла, налетев при этом на Готель и хмыкнув от смеха носом.
- Тщ! - обернулась к ним Розалия.
В это время священник у алтаря уже водил из стороны в сторону распятием в руках и бормотал что-то невнятное. В благоговейной тишине, стоя на коленях, вслед за священником повторяли его слова еще несколько молящихся. Все стены были исписаны фресками. На одной из них Готель даже разглядела Рожера принимающего корону из рук Христа. Розалия же прошла вдоль скамеек и свернула на одну из них, позвав Готель и Сибиллу сесть рядом с ней.
- Здесь так тихо, - сказала осторожно Готель, - я думала, что это всё происходит более людно, - пыталась она завлечь в разговор Розалию, но та полностью погрузилась в себя. - Здесь совсем никого нет! - улыбнувшись, шепотом настаивала Готель, обращая теперь к Сибилле, на что та снова хмыкнула, прикрыв себе кулачком рот.
- Двери храма открыты страждущим, если даже останется лишь один человек, чья душа ищет покаяния, служба будет проведена, - откликнулась Розалия.
Картина не менялась в течение получаса. Священник ходил из стороны в сторону, размахивал кадилом, молящиеся стояли, как вековые статуи, и лишь изредка кто-то покашливал сзади из тех нескольких человек, который подошли еще позже девушек. В итоге все закончилось также непонятно, как и началось.
Пока Сибилла темные волосы Розалии в косу, Готель стояла посреди храма, подняв голову вверх, и рассматривала зодчество сицилийских и византийских мастеров. Её взгляд притягивали картины из жизни Рожера. Много лет назад она так же смотрела на найденный в реке камушек, пытаясь понять что же с ним не так. Она положила руку себе на пояс, как раз там где был её самородок, и подумала, что будь мастер, который мог бы так же чудесно придать её найденышу должный вид, то она бы смогла носить его, не скрывая его уродство от окружающих. Возможно, из него получился бы изящный кулон, серьги или браслет. Детство уже давным-давно кончилось, и необходимость в скрытом и немом спутнике теперь пропала.
- Когда-то считалось, - прервала её размышления Розалия, которой Сибилла все еще вязала косу, - что в волосах есть душа человека, его сила и ум.
- И усыпила его Далила на коленях своих, и призвала человека, и велела ему остричь семь кос с головы его. И начал ослабевать он, и отступила от него сила его, - прочитала из памяти Сибилла, заканчивая Розалии косу.
- Книга судей, глава шестнадцатая, стих девятнадцатый, - не отрывая взгляда от потолка, подвела Готель и чуть слышно добавила, - разве не привилегия Папы короновать вступающих на престол?
Все время до свадьбы Готель прожила в своем доме, подаренном Рожером. Это был настоящий двухэтажный дом с погребом и зеленой террасой. Здесь также открывался прекрасный вид на море, и Готель, глядя на него, думала о Марселе и Раймунде. Здесь могла бы поселиться целая семья, но она жила здесь совершенно одна, наполняя свое сердце щемящим чувством, состоящим одновременно из одиночества и свободы. Странно, но притом, что у неё появилось столько мест, где она могла бы жить, в отличие от времени, когда она путешествовала, спала в повозке и мечтала, что когда-нибудь у неё будет именно такое место, куда она сможет возвращаться как домой, её нигде не посещало ощущение домашнего очага. В Палермо она чувствовала себя оторванной от Марселя, в Марселе оторванной от Парижа, а Париж…, Париж так и остался сияющей мечтой, какой он был, как по дороге туда, так и оттуда. 'Возможно, - думала Готель, - оно появиться у меня в Марселе, с Раймундом. И там, пусть даже в небольшом тенистом домике, я буду знать, что нет более лучшего места на земле, чем встречающая у дверей прохлада, опочивальня с лиловыми цветами, танцующими под бризом за белёным окном, и широкий балкон, где мы будем вместе встречать и провожать корабли'. Она думала о Марселе каждый день. Об узкой каменистой улице с одинаковыми домиками, которая напоминала Готель её крохотную улицу на левом берегу Парижа, среди множества остальных таких же. Наверное, этот способ слияния с 'остальным', способ спрятаться, укрыться, уединиться, построить свой маленький и неприметный окружающим мирок, и давал то так необходимое ей чувство уюта и покоя, которое она пыталась обрести.
А здесь было светло, просторно и открыто, что выбежав с утра перед домом и подняв взор и потянувшись руками к облакам и кружась на одном месте, можно было увидеть все небо от края до края. Так, как это делала Сибилла, пока не падала на траву, смеясь от головокружения: 'Нужно радоваться каждому дню, - говорила она, - кто знает чтó будет завтра'. И ради этого завтра Готель старалась не касаться резных лестничных перил и не находить красоты в великолепной мебели устроенной здесь. Она боялась этого дома. Боялась влюбиться в него, настолько он был хорош. Готель не хотела впускать в себя этот дом, словно места в её душе для него уже не было.
- Оно прекрасно, - спускаясь по лестнице, сказала Сибилла.
Готель обернулась и увидела Сибиллу в свадебном платье. В платье, которое она сшила ей прошлой осенью в Париже:
- Вы прекрасны, ваше высочество, - улыбнулась Готель и подала подруге руку.
- Должно быть, там уже куча народу, - с натянутой улыбкой произнесла та.
- Всё будет хорошо, моя дорогая, - обняла её Готель.
- Я не знаю, - запаниковала невеста, - возможно, мы не правы, - залепетала она, мотая головой.
- Это нормально, вы просто волнуетесь.
- Это не нормально, это не нормально, - схватила Сибилла за руки подругу, и из её глаз брызнули слезы, - все слишком быстро, все слишком быстро, душенька.
Готель снова обняла Сибиллу за плечи и поцеловала её в волосы, но та никак не желала успокаиваться.
- Бог не простит нам этого, - плакала она.
- Чего не простит? - спросила Готель.
- Грех, - посмотрела на неё распухшими глазами Сибилла.
- Да, Господь же с вами! Какой грех?! - не выдержала Готель.
Сибилла взяла её руку и приложила к своему животу:
- Я ношу его чадо, еще не сочетавшись браком! - зарыдала она и прильнула головой к груди Готель, словно в этот момент ей было необходимо материнское внимание и прощение.
- Кто-то еще знает об этом? - спросила Готель, когда та немного успокоилась.
- Никто, - ответила Сибилла, не поднимая головы.
- Я буду знать, - погладила её Готель, - слышите, ваше высочество?
Сибилла, надрывисто вздыхая, кивнула:
- Спасибо вам, моя дорогая. Спасибо вам, что вы есть, что вы здесь.
- Идемте же, я помогу вам умыться, - ласково сказала Готель и снова взяла Сибиллу за руку.
