о Паркле, и Готель узнала, что аббатство это основал её покойный муж - Пьер, похороненный здесь же, в парке. Также, из рассказов аббатисы стало ясно, что сила её была в десятках учеников Пьера, которые теперь во многих городах стояли у вершин церковной власти. Более усвоить девушка не могла, поскольку все её сознание занимали непрочитанное письмо в монастыре Аржантёй, да голод, уверенно растущий в её желудке; и к тому моменту, как в столовой подали завтрак, Готель была уже голодна, как волк. Сестра Элоиза настаивала, чтобы девушка осталась хоть на день отдохнуть, но дорога и так была не близкой (аббатство находилось почти в Труа), а ждать еще один день, чтобы, наконец, прочитать заветное письмо, у Готель просто не хватило бы сил. После нескольких часов сна в одной из опочивален, она простилась с аббатисой и отправилась в обратный путь. Девушка молила Сару Кали и всех уже известных ей католических Святых, чтобы дорога была гладкой, и чтобы экипаж успел до наступления ночи добраться в Аржантёй; задерживаться даже на ночь у себя в Париже она не хотела.
Как то ни странно, всю дорогу от аббатства до монастыря Готель думала не о Раймунде, а о сестре Элоизе. Как могла она, ведающая двумя Божьими домами, быть столь терпимой к мирской жизни, да и сама вести себя за стенами храма, как того желала? Она толковала свою веру, как инструмент жизни, а не предмет поклонения; пользовалась ею, как неким ситом, чтобы отделять худое зерно от хорошего, любить или карать (как это случилось со здоровяком). Знание писания делало её сильной перед невеждами, и она сжимала в руке эту истину, как воин меч. 'Всегда будь честной, Готель, - учила сестра Элоиза, - и ты всегда будешь правой'. Девушка всматривалась в проходящие экипажем виды и спрашивала себя, сможет ли она когда-нибудь стать такой же настоящей.
К вечеру начался дождь. Готель просила двигаться быстрее, но дорога уже сделалась грязной и тяжело проходимой. Промокшие и озябшие от шквалистого ветра, к полуночи прибыли в Аржантёй; едва лошади остановились, Готель бросила экипаж, дорожные размышления и побежала к себе в келью. Она наспех зажгла единственную на окне свечу и увидела лежащее рядом письмо. Какое-то время она все еще смотрела на него, не шевелясь, но потом в одно мгновение схватила его и развернула. Приблизившись к свету, она бежала по нему глазами, жадно, и с её волос на бумагу капала дождевая вода.
'Дорогая, Готель! Я понимаю, что мои юные годы не дают вам почувствовать во мне будущей опоры, и мой юный характер пока бывает неустойчив. Я стану лучше, когда подрасту. Однако мне сказочно повезло и уже сейчас я знаю, что нет более прекрасного создания на свете, которому я хотел бы покориться и сделать все, что мне под силу, чтобы вы обрели то, чего всегда искали.
Я был в лесу и слышал, как шелестит листва, и кричал о вас небесам. Всё здесь: небо и солнце, и птицы ждут вас; я им сказал, что есть на свете та, чей аромат делает лес дивным раем, в чьих руках земной сок делается слаще и цвет полей становится подобен божественному саду. Я утонул в печали моря, незнающего вашего тепла. Я здесь один, без вас, и потому молю ответить добрыми словами. Пусть вы решите, быть мне лишь подругой. Я буду засыпать у ваших ног, и пить из ваших рук, и слушать как стучится ваше сердце. Я буду вами дорожить, делиться с вами самым сокровенным и слушать ваш чудесный смех. А если вы решите быть любимой, я встречу вас, целуя ваши руки, и если вы позволите того, я стану обнимать вас каждый день и утро, и проводить у вас в покоях ночь, и каждый вздох беречь, пока вы спите.
Я смел, пока пишу, но знаю, что, увидев вас, я растеряю все слова и буду нем как тень, хоть слеп к другим и к остальному. Но что во мне все ещё будет неизменно, так это чувство к вам. Я жду от вас ответа и молюсь богам.
Раймунд, ваш друг и ваш слуга'.
'Мой милый друг! Вы мне своим письмом растрогали всю душу. И уж я совсем никак не ожидала, что с вашей стороны проснутся столь большие чувства. Спасибо вам за теплые слова, хотя мне показалось, что вы меня сочли почти богиней, которой я, как знаю, не являюсь. Я также провожу в работе дни и просыпаюсь с первыми лучами. Хвала святым, Париж ко мне стал благосклонен, и у меня теперь по узкой улице на левом берегу часть дома. Ох, знали б вы, милорд, как чудно пахнет здесь, когда Гийом в окне напротив печет наутро хлеб! Мне даже кажется порой, что более в Париже места-то прекрасней нет. Мой дом стоит почти за двадцатью другими от реки, и здесь почти безлюдно и спокойно, когда как лишь четыре дня назад, должна признаться, когда я шла к Клеману, то видела, плывущее вдоль берега бездыханное тело гнедого жеребенка. Я больше там стараюсь не ходить, чтобы не испытывать такого потрясенья вновь. А через улицы и ближе и приятней, особенно до наступления сентября, когда под летним солнцем нагревалась Сена, на узких улочках была одна лишь тень и красота, ведь камень между стен хранит прохладу.
Но я наверно увлеклась, милорд, простите мне мою не скромность, я знаю, вам любим Марсель, который мне совсем не ведом. А я так счастлива в Париже, ведь большего желать нельзя; здесь у меня работа и друзья, и дом, мой милый дом! куда я каждый вечер возвращаюсь. И за окном моей мансарды уже взошел вьюнок, как в Касселе я видела на храме, и я теперь мечтаю лишь о том, как он овьет мое пристанище лиловыми цветами. А потому, пишите мне сюда, на левый берег. Я жду от вас письма, мой милый друг.
Г.'
'День добрый, дорогая Готель! Я ваш ответ перечитал сто раз и все никак не начитаюсь. И с каждым разом больше понимаю, что очарован тем Парижем, которым вы живете. Такой Париж не виден тем, кто жизнь проводит во дворце или в дороге к таковому. Такой Париж увидеть можно только с вашего окна поросшего вьюном и слыша запах хлеба из окна напротив. Мне этот образ стал таким же дорогим, как ваше откровение с природой, когда я видел вас последний раз. Тогда вы пели солнцу и цветам, и так они тянулись к вам, что мне казалось, жизнь они свою вот-вот готовы вам отдать, лишь бы еще на миг услышать ваш чудесный голос. Да в тот момент я сам был очарован! Я засыпаю, его слыша в голове, такой и нежный и певучий, он ласкою живет во мне, и спать уложит и разбудит. О, Готель! Возвращайтесь дорогая, по вас скучает юг, ведь ваше сердце так наполнено любовью, что только здесь оно найдет достаточно ответа в гармонии тепла и света. Марсель, Турин, любой из городов я счастлив буду навещать, лишь только были бы вы ближе. Мне больно думать о Париже, о том, что морю предпочли вы почти другой конец земли. Но я увлекся, как и вы писали. Увлекся вами, дорогая. А вы простите мне настойчивость мою, ведь я…, как видно, вас люблю.
Раймунд.'
'Мой милый друг! Теплее, чем признанья ваши, сейчас, пожалуй, ничего и нет. Париж окутал снег, и я топлю дровами. Мой город стал и чист и пуст, едва найдешь кого-то за дверями, хотя под белыми снегами он выглядит так сказочно, что взгляд не оторвать и тишину, порой, не хочется будить словами. Да и сказать по правде, одной лишь собеседницей сейчас является Констанция де Франс. Клеман в Лионе у кузины, и я хожу к графине, а вечером пишу в Прованс.
Ажурным платьям не сезон, и я шью теплую и грубую одежду, и продаю её почти что за гроши, а то бывает, отдаю бесплатно продрогшим, обреченным на скитания или просящим подаяния у берегов льдом скованной реки. Я иногда хочу сама сбежать куда-нибудь, согреться. Под южным солнцем, например, куда вы так меня зовете, но потом…, потом я вижу их глаза и благодарственные слезы, и понимаю, что оставь их я, и их погубят даже легкие морозы.
Я жду весны. Дитя тепла. Как вы мне раньше написали, мне юг родней, но более родней весна - пора природы возрожденья, прилива свежих сил. Когда трава проступит вдруг нежданно, хотя её все ждали. Это странно, так ждать, но удивиться всё же, что вот она пришла. Весна. Да и подарка краше нет, чем первый цвет, и признаешь ты сам, не сознавая, она прекрасна. Снова. Как всегда.
А вы пишите про Марсель, мне ваши письма греют душу. Ведь скоро март, а там апрель, и я забуду лед и стужу.
Г.'
'Признаюсь сразу, никогда не видел снежного ковра. Марсель зимой прохладой дышит, но ночью лишь мороз едва застудит воду. Я прежде слышал про погоду, что здесь бывали холода, и лед ковал едва-едва, а вот сейчас тепло. Быть может, я еще увижу снег и в этот год, а может, нет. Одно лишь знаю, дорогая, что брошу скоро все дела, и я клянусь Святым Виктóром, поеду вас забрать в Прованс. И вам построю дом
