прежде скромную улицу, соседи также убрали и выкрасили фасады своих домов. На первом этаже Готель планировала устроить портной магазинчик, отчего Клеман впадал в глубокое уныние; однако заказов сделалось так много, что первый этаж полностью превратился в салон, где люди, заходившие за готовым платьем, могли разбавить время за бокалом божоле и легкими разговорами.
- Мадмуазель, у вас совсем нет платьев на показ? - как-то риторически спросил Клеман.
- О, мой друг. Мне нужно сшить шесть платьев за три дня; я обещала Констанции де Франс освободиться для неё к концу недели, - ответила Готель и сама тому ужаснулась.
Похоже, графиня желала для себя новое платье. Как заметила однажды Сибилла, 'с тех пор, как молодой муж графини принял рыцарство, он был больше увлечен военными походами с Людовиком, чем женой'. Кроме того, проведя добрую половину брака удерживаемой в Тауэре, Констанция старалась, как могла, наверстать упущенное ею в молодости. Отчасти, именно потому она и позволяла Генриху развлекать себя днями напролет, а потом досыпала до обеда; но это была её жизнь, и, вероятно, ей это было необходимо.
Что же касается Готель; теперь она просыпалась под запах выпечки из дома напротив; где с первыми лучами солнца хозяева открывали все окна, чтобы проветрить дом. 'Наконец-то, кто-то просыпается так же рано, как и я', - еще лежа в постели, думала Готель. 'Chemin! Fait attention! Chemin, monsieur!
' - доносилось издалека, и пекарь выходил на улицу, по которой бакалейщик уже тащил за угол груженую тележку. Они приветствовали друг друга и болтали о всяких пустяках не меньше часа, заставляя при этом всех себя обходить. Затем с другой стороны улицы женский голос кричал бакалейщику поторопиться купить хороший кусок мяса у Анри, пока другие всё не раскупили. На что бакалейщик, щедро жестикулируя, всегда отвечал одно, что встретил друга и, что должен обменяться с ним хоть парой слов. Так начиналось каждое утро. Так просыпался Париж.Осень вступала в свои права, и город постепенно окрасился в золотой. Готель прошла по набережной и заглянула к Клеману.
- Добрый день, мадмуазель, - вежливо улыбнулся он.
- Добрый день, месье, - вежливо ответила та.
Справа висела дюжина платьев и мужских туник, таких же невзрачных, как их продавец, а слева, на полках, лежало несколько мотков ткани. Готель подошла к полкам:
- Как ваши дела, мой друг, - спросила она политично, просматривая материал.
- Как видите, мадмуазель, - развел руками Клеман, - товар мой достаточно скромен, как и мой клиент.
- Позволите? - повернулась она к продавцу, уткнув палец в небольшой моток зеленой ткани, беспощадно придавленный более тяжелыми.
- О. Конечно, - подбежал тот и вытащил остаток. Он грустно улыбнулся, извиняясь за свой неширокий ассортимент:
- Этот кусочек лежит у меня уже достаточно давно, и его едва ли хватит на обычное платье, - заметил он.
- Вы абсолютно правы, мой дорогой друг, - улыбнулась Готель и поцеловала Клемана в щеку на французский манер, - вот, возьмите, - добавила она, достав из кармана монету.
- О! Мадмуазель, это слишком много! - разволновался француз.
- Оставьте, Клеман, - надула она губки, как делали теперь парижанки, отчего тот просто расхохотался.
На следующий день после обеда Готель отправилась во дворец. В нем было так же пустынно, как и всегда, и девушка с трудом нашла в его залах читающую графиню.
- Готель! Как я рада вас видеть, - воскликнула Констанция, отложив книгу, - я думала, что умру сегодня от скуки.
- Добрый день, миледи, - ответила девушка, и они обменялись поцелуями. - Миледи, я взяла на себя смелость сделать вашей племяннице подарок, - продолжила Готель и развернула небольшое зеленое платьице со светлой оборкой.
- О! Какая прелесть, моя дорогая. Вы - настоящая волшебница. Поверьте мне, Мария будет невероятно счастлива, - не сводя глаз с платья, таяла графиня, - с тех пор, как Париж покинула Сибилла, это дитя единственное, что дарит мне радость, не считая ваших редких визитов, разумеется.
- Она в Бургундии? - уточнила Готель.
- Похоже, так, - Констанция опустила руки с платьем и поторопилась к дивану, - ну, сядьте ж, дорогая.
Готель присела:
- Когда же вернется ваш брат? - спросила она, чтобы создать разговор.
- Я полагаю, весной, - ответила без настроения графиня и вдруг ожила, - а вы не собираетесь весной к Сибилле?
- Я очень постараюсь. Я еще не была на свадьбах столь высокого рода, - заговорила Готель, но Констанция её прервала.
- Я была! - засмеялась графиня, - все ходят важные и ряженые, как павлины, - а потом улыбка её немного остыла, - но на самом деле, это всё прекрасно по любви. А стать заложницей, так называемого, укрепления межгосударственных отношений, звучит не так уж и романтично.
Констанция погасла так сильно, что Готель захотелось немедленно её обнять.
- Полно, дорогая, - улыбнулась в объятьях графиня, - я знаю, что расплатою за праздный образ жизни мне станет моя преданность короне, до конца дней. И любые чувства мои будут сродни измене, лишь если только не случится чуда, и мой следующий муж окажется в одном лице с моим любимым.
- Я мало знаю о любви, миледи, - взяла её за руку Готель, - но я верю, что порой случается и чудо, что-то совершенно необъяснимое. И что когда она родится, в вашем сердце останется лишь место на волнения, беспочвенную грусть, горячие слова и нерезонные поступки. И вам не будет дела до того, кому она доставит неудобства, как только вы оцените её дороже, чем ваш удел, признание и славу.
- Надеюсь, что вы правы, дорогая, - ответила Констанция и положила свою вторую руку на руки подруге.
Оставив графиню, Готель сразу поехала в аббатство Паркле, но прибыла туда лишь к утру. Уставшая после ночи пути, она спешила встретить сестру Элоизу, поскольку не видела её уже десятый день, кроме того, девушке очень не терпелось поделиться с аббатисой (коей сестра Элоиза здесь являлась) своими последними парижскими новостями. На фоне оранжевых осенних лесов, простирающихся за окном под сочным сине-голубым небом, образ сестры Элоизы выглядел невероятно сказочно; она стояла у края стола, сомкнув перед собой руки, и смотрела на Готель с какой-то странной улыбкой.
- Я так соскучилась по вас, матушка, - сказала девушка, подойдя ближе, - вы так во многом были правы. Париж пленит, и я почти не представляю, как судьба моя могла бы быть теперь иной.
- Так, ты не хочешь больше быть монашкой? - решила уточнить аббатиса.
- О, матушка! - сквозь выступившие слезы улыбнулась Готель, - ради любви к вам, я целиком отдамся любому вашему желанию.
- Я знаю, знаю, дорогая, - обняла она девушку и добавила, - мне донесли, что из Марселя в Аржантёй тебе доставлено письмо.
- О, Боже, - смешалась Готель.
- Не уж-то это молодой сеньор? - спросила сестра Элоиза, заглядывая Готель в, прячущиеся по сторонам, глаза.
- Я, - замялась та, заливаясь краской и чувствуя, как больно и громко внутри заколотилось её сердце, - я даже не знаю что сказать, - чуть слышно произнесла девушка.
- А что тут скажешь? Ответь же юноше и попроси тебе писать в Париж, - наказала аббатиса, - я не могу в стенáх Господних нарушать покой подобными вещами.
Больше сестра Элоиза о том не говорила. Они вышли и прошли вдоль всего аббатства за разговорами
